Когда Башашкин рассматривал фотокарточку, его удивлению не было предела.
– Когда же ты такого ихтиозавра подбил, племяш?
– Этим летом. Ты же сам меня щелкнул…
– Я… Да, было дело. Но тот ерш вроде был раз в пять меньше.
И тогда я ему во всем признался.
– Ну ты, племяш, даешь! Знаешь, как это называется?
– Мошенничество?
– Подымай выше – фотомонтаж! Доходное, говорят, дело. Не бойся, я никому не скажу. И ведь почти незаметно, хотя если присмотреться…
…Когда я вышел на берег, никто на меня не обратил внимания. Люди, побросав лежбища, толпились вокруг чего-то очень интересного. Я снял ласты и маску, дошел до своего места, стряхнул с пики на гальку умирающего карасика и накрыл углом полотенца, а то снова будут ругать меня за истребление мальков.
Как выяснилось, народ обступил Алана, который добыл здоровенного лобана, удивительным образом попав ему пикой между жабрами. Изгибаясь, рыбина подпрыгивала и широкой плоской головой билась о гальку так, что чешуя и слизь летели в разные стороны. Бедняга смотрела на любопытных людей красными умоляющими глазами. В толпе я увидел Батуриных, они хоть и с опозданием, добрались все-таки до пляжа. Тетя Валя, обнаружив меня, нахмурилась, показывая пальцем на плечи, мол, смотри, сгоришь, как всегда! Я покачал головой, мол, все под контролем. Возник и Ларик. Судя по выражению лица, похвастаться выдающимся уловом он тоже не мог.
– А как она называется? – спросила невежественная девочка с чурчхелой в руке. – Она кусается? Можно ее погладить?
– Зачем ее гладить, глупенькая! Это не кошка. Ее кушать надо, – объяснили плотоядные взрослые.
– Ну, и кефалища! На два кило точно потянет! – восхищались те, кто понимал в рыбном деле.
Алан