– Это так теперь в Москве говорят? – встрепенулся мой друг.
– Ага!
– Надо запомнить.
Переодеваясь, я глянул в распахнутое окно: сквозь разлапистые листья инжира открывался вид на потемневшую шиферную крышу с телевизионной антенной, похожей на большую букву «Т». Там жили Сундукяны, построившие жилье на десять лет раньше, чем Суликошвили, – и это страшно угнетало Сандро. Выпив вина, он порой начинал хвалиться, каким большим и красивым будет его новый дом – на зависть всем соседям, прежде всего шурину – Мишке-армяшке, которого все звали «Мишаном». Живым я его не застал, но все о нем вспоминали как об очень сильном и добром мужике. А вдова, сестра Сандро Машико, до сих пор носила по нему траур.
Я сбросил попугайский наряд, с наслаждением переобулся в легкие вьетнамки, надел старые шорты, выцветшую майку с короткими рукавами, хотел прихватить с собой маску с трубкой, но решил отложить ныряние до лучших времен.
– Голову покрой – напечет! – крикнула вдогонку тетя Валя.
Пришлось нахлобучить старую тюбетейку – позор восьмиклассника. Во главе с дядей Юрой «группа купания», так говорят в пионерском лагере, торжественно спустилась по лестнице. Метавшийся по участку Рекс, увидев нас, заскулил от восторга и бросился к выходу, с разбега распахнув передними лапами калитку, открывавшуюся в обе стороны. Он любил море до самозабвения и в глубинах собачьей души, наверное, тосковал, что не родился дельфином, но местные сами-то редко купаются, поэтому вся надежда у пса – на отдыхающих.
Перед ежевичной изгородью курил плечистый, почти квадратный дядька с бакенбардами, точь-в-точь как у Чарльза Диккенса на портрете в Детской энциклопедии.
– Тигранушка! – воскликнул Башашкин и распахнул объятия.
– Юра-джан!
Они расцеловались, хлопая друг друга по спинам, и я в который раз поразился мускулатуре дяди Тиграна, рельефной, как у культуриста, и ничем не уступавшей бугристым мышцам Юрия Власова – самого сильного человека планеты. Оно и понятно: выковыривать старые и укладывать новые шпалы – работа не для слабаков.
– А ты чего тут топчешься? – спросил его Батурин.
– Так… мимо шел… Ларик, – с виноватой редкозубой улыбкой спросил силач, – мама дома?
– А твое какое дело? – надменно ответил мой друг.
– Не груби старшим, – одернул дядя Юра, иногда вспоминая, что он все-таки сержант, хоть и музыкант. – Дома она, дома, известку заквашивает. Валентина вещи разбирает.
– Я помогу! – Здоровяк улыбнулся так широко, что его бакенбарды разъехались веером.
– Помощничек нашелся… – пробурчал Ларик. – Обойдемся! Ходят тут всякие…
Но калитка уже хлопнула, и широкая спина Диккенса скрылась за мандариновыми ветками.
– Ходят тут всякие, а потом шнурки от галош пропадают! – подбавил я, чтобы успокоить распсиховавшегося товарища.
– Это так в Москве теперь говорят? Надо запомнить! – Он был всегда рад услышать от меня какую-нибудь