Вечером мы встретились в квартире Германа, тот привез брата к себе, чтоб был на глазах, а я пришла с намерением серьезно поговорить с Арни. Втолковать в меру сил, что я его не люблю и полюбить не могу при всем желании, что дело вовсе не в его брате: есть он или нет, это не меняет главного. Арни мне друг, им и останется. Однако заготовленную речь произнести мне не удалось. К тому времени, когда я появилась в квартире, братья уже обо всем договорились. Если бы Герман сказал, что не может больше встречаться со мной из-за брата, которого наша любовь сильно печалит, я бы его поняла, хотя принять его решение было бы очень трудно. Скорее невозможно. Герман был любовью всей моей жизни, пусть еще совсем короткой.
Но все было куда хуже, для меня-то уж точно. Тоном, не терпящим возражения, Герман сообщил, что уступает меня брату. Вот так и сказал, точно я доля в общей собственности и меня можно уступить, подарить или продать. Учитывая мой тогдашний возраст, повела я себя на редкость разумно. Без истерик, внешне довольно спокойно. Спросила, обращаясь к Герману:
– Ты – взрослый человек, надеюсь, ты понимаешь, что говоришь?
На что он ответил:
– Прекрасно понимаю.
А я заподозрила белую горячку. Не мог разумный человек, а тем более мужчина, которого я люблю, говорить подобную чушь. Приписав потерю здравого смысла недавнему шоку, я предпочла покинуть квартиру и поговорить с Германом, когда он немного придет в себя.
Но на следующее утро явился ко мне не Герман с извинениями, а Дохлый с букетом и шампанским. А когда я наотмашь ударила его этим букетом, пригрозив то же самое проделать с бутылкой, он разрыдался и заявил, что Герман ему обещал. Меня, надо полагать. В первый момент я даже растерялась. Наверное, сказалась привычка смотреть на Германа снизу вверх, как на существо более высокой формации. Потом я решила: Дохлый окончательно спятил, но вслед за этим пришлось признать, что спятил все-таки Герман. Я выставила Арни за дверь и позвонила возлюбленному.
– Ты что, не понимаешь? – разозлился он. – Арни мой брат.
– И что? – не очень толково поинтересовалась я, в голове стоял звон от растерянности с большой долей отчаяния, и сформулировать то, что рвалось наружу, в те минуты было затруднительно.
– Я должен думать о нем.
– Отлично. А я тебе кто?
От ответа он уклонился, вновь заговорив о брате, о своем долге перед ним. Я молча слушала с убежденностью, что мир вокруг рушится и жить в нем совершенно невозможно. Однако сил и здравого смысла хватило на то, чтобы более-менее спокойно ответить:
– У тебя