– Хорошо, не асфальт. Ландыши и гиацинты! Вот эти картины на стенах, это похоже на оперу?
Бено улыбнулся.
– Дорогой друг. Я прекрасно отличаю вертеп от театра. Но я – Бенедект Фарнезе! В моих руках любой бордель станет театром! Короче. Завтра в десять, здесь же. Я принесу ноты. На сегодня достаточно, общение с идиотами быстро меня утомляет. Успешной вам работы!
Дирижёр был чем-то недоволен, хотя его даже не побили. Лишь только ушёл, Моника ударилась в воспоминания:
– А я в школьном хоре пела. Пока не залетела от завуча. Интересное было время!
Сострадательная Берта, хоть и выступала против постановки, выделила дирижёру комнату. Она вообще была сострадательным человеком. Покуда дело не касалось денег, конечно. Раз пьяный офицер стал лапать Герду как-то невежливо, особенно грубо. Девушка врезала кавалеру бутылкой. Офицер упал. Лёжа на полу, он вдруг засомневался, ухаживать ли ему дальше.
– Правильно, нахалов надо учить! – поддержала работницу Берта.
– Да! – крикнула Герда. – Пусть не думает, что за двадцать марок можно позволять себе грубости!
– Стоять! – скомандовала Берта. – Двадцать марок? Немедленно вернулась и попросила прощения у господина – кто он там? – майора! И сделала его счастливым! Через час зайду, проверю.
Герда в ответ фыркнула.
– Считаю до трёх, уже два, – сказала мамаша.
Танцовщица дёрнула плечиком, вздёрнула носик, скрестила ручки и сделала ещё десяток жестов, означающих крайнюю степень раздражения. Берта в ответ подбоченилась – и тем победила.
Девушка вернулась к пьяному майору. Улыбнулась дежурно, как кассир в гастрономе.
– Меня зовут Герда, в этот вечер я буду вашим ангелочком. Следуйте за мной. Можете ползком, если вам так удобней.
В другие, не связанные с деньгами моменты, Берта утверждала, что Герда ей как дочь. Показывала при этом руками довольно крупного младенца и всхлипывала.
Иногда Макс не выходил к началу программы. Зрители шумели, участники топтались в кулисах, шоу не начиналось. Берта говорила:
– Кажется, опять!
Дальше история развивалась по одному сценарию. Арнольд хватался за голову, бежал в комнату комика. Заставал того лежащим на диване, в халате, с картинно запрокинутой головой.
– О, нет, только не депрессия! – говорил администратор.
– Не шуми! Нельзя шуметь в комнате умирающего!
– А не хочешь ли пойти и умереть на сцене, при полном зале? Это ли не мечта артиста!
– Нет! Там я никому не нужен! Впрочем, как и здесь! – отвечал Макс.
Арнольд присаживался на край дивана и гладил ипохондрика по руке.
– Ну расскажи, что случилось.
– Мой талант меня покинул!
– Это невозможно!
– Вот задай тему для шутки!
– Венеция и гондольеры!
Даже ребёнок смог бы пошутить о гондольерах. Арнольд смотрел умирающему в рот, готовый хохотать и падать со стула. Но Макс лежал неподвижно, потом начинал рыдать вдруг, без