Тем временем – ибо, пока Вальтер Матерн балансирует на одной ноге, стараясь сохранить равновесие, пока Висла и кошка, мыши и паром, Сента и солнце, пока перочинный нож падает в воду, – на руднике Браукселя заступила очередная утренняя смена, а ночная, наоборот, отшабашила и разъехалась по домам на велосипедах, комендант запер штейгерский барак, а воробьи во всех канавах возвестили приход нового дня… Амзелю тогда все же удалось – то ли своим шустрым взглядом, то ли чуть менее шустрым криком – вывести Вальтера Матерна из едва сохраняемого равновесия. И хотя тот и не свалился с самой кромки никельсвальденской дамбы, однако качнулся, зашатался и накренился так, что потерял из вида свой нож и не углядел, как тот соприкоснулся с водами Вислы и юркнул вглубь.
– Эй, Скрыпун! – кричит Амзель. – Опять зубами скрипишь и швыряешься чем ни попадя?
Вальтер Матерн, которому адресованы и этот вопрос, и кличка Скрыпун, уже снова твердо стоит на ногах, сверкая ободранными коленками и потирая ладонь своей правой руки, на которой остывающим контуром меркнет отпечаток ножа.
– Ты же видел, что швыряюсь, чего зря спрашиваешь?
– Но ты не голышом швырнулся.
– А если нет голыша.
– А чем ты швырнулся, коли голыша нет?
– Кабы у меня был голыш, я б голышом швырнулся.
– Чего же ты Сенту не послал, она бы тебе принесла.
– Этак любой дурак скажет: «Чего же ты Сенту не послал». Попробуй, пошли эту тварь, она вон за мышами носится.
– Чем же ты тогда швырнулся, коли голыша не было?
– Заладил тоже – чем да чем? Чем надо, тем и швырнулся. Будто сам не видел.
– Ты ножиком моим швырнулся.
– Это мой был ножик. Подарок – он подарок и есть. Кабы у меня голыш под рукой был, разве стал бы я ножом швыряться.
– Мог бы сказать по-человечески, что у тебя там голыша нет, я б тебе мигом бросил, у меня их тут навалом.
– Чего зря языком молоть, все равно его уже не вернешь.
– Может, мне новый подарят на Вознесение.
– А я, может, не хочу новый.
– Ну, если бы я тебе его отдал, захотел бы.
– А спорим, что не возьму?
– А спорим, что возьмешь?
– А спорим, что нет?
– А спорим, что да?
И они ударили по рукам – зажигательное стекло против оловянных гусаров, – причем Амзель подает свою веснушчатую ладонь снизу, а Вальтер Матерн, наклонившись, тянет свою, еще с отпечатком ножа, ему навстречу и, скрепив спор рукопожатием, одновременно