31. А может, в конечном счете имя – это не так и важно.
32. Словарь путешественника: гран-тур, или образовательное путешествие. Когда-то и ты был заперт в матке, где твое тело принимало форму, как металл в плавильной печи. И тогда начался обратный отсчет.
33. Вода струится по телу, теплые капли заползают в уши и рот, как вездесущие муравьи. В XVIII веке, чтобы очистить отрубленную голову от плоти, ее клали в муравейник. Спустя неделю, если дело было весной или осенью, а летом, когда муравьи более активны, всего через четыре дня, они доставали обратно отполированный до блеска голый череп.
Если ты никогда не умел чувствовать себя дома, быстро привыкаешь путешествовать налегке. Оставлять все лишнее. Я поворачиваю кран. Пар заполняет ванную комнату, зеркало и стаканчик для зубной щетки запотели. Мыльная пена и отмершие клетки кожи с водоворотом воды исчезают в сливе.
Пол холодит подошвы ног. Я возвращаюсь в комнату и надеваю заранее подготовленную одежду. На столе лежит перекус – три бутерброда с сыром и колбасой. Бумага обертки кажется прозрачной и будто светится в наполненном влагой воздухе, на фоне снегопада за окном. Как в той песне: Like clouds over fields of May[3].
К моему удивлению, я обнаруживаю, что голоден. Обычно мне не хочется есть перед отъездом.
Неожиданно, но вполне объяснимо. Существует отдельный жанр открыток с изображениями еды. Когда просят перечислить типичные сюжеты открыток, на память приходят памятники, изображения старого города, народные костюмы. На самом же деле одним из самых распространенных и универсальных мотивов является обеденная тарелка. Как в путеводителях всегда имеется раздел о еде и напитках, так и открытки всегда найдут что предложить чревоугодливому космополиту. Все начинается с кухни, свежих продуктов и щепотки вдохновения. Вам покажут Дели через порцию тхали, Лиссабон – через пирожное паштейш де Белем, Каркассон – через жареные говяжьи мозги, а Ханой – через «столетнее яйцо». Съедобно все – просто не везде.
Я проглатываю бутерброды один за другим. Безвкусно. Челюсти перемалывают хлеб и жир, чтобы обеспечить меня энергией еще на день. Язык зубы десны. Из глубины выскальзывает еще одно светящееся пятно – та осень, много лет назад, изысканное блюдо из тушеных в сливках грибов, а потом я очнулся в больнице, с трубкой в пищеводе. На следующий день я смог позвонить матери. Я отравился, рассказал я, меня хотят еще понаблюдать. Следующие несколько секунд она молчала, и я слушал в трубке ее тяжелое дыхание, с присвистом проходившее через узкие ноздри. Пока я ждал ее реакции, прижатый к уху телефон стал скользким от пота. Наконец она положила трубку.
34.