Не деве с рождения было суждено носить такой знак-скъюту бесстрашных мужей-воителей. Видно как некая память, крепко сберегаемая и хранимая, достался ей этот чужой оберег – от отца ли, от брата или мужа – хотя вряд ли та ещё была в жёнах, как по её вольному дерзкому виду и девичьим ещё одеяниям решил вестоносец, рассматривавший пастушку.
Услышав последние слова путника девушка вдруг потемнела лицом, и взгляд её стал не то чтобы хмурым – колючим – словно настороженный ёж поднял ввысь свою острую шубу.
– Нечего тебе это знать… – как-то холодно и жёстко ответила она вполголоса.
– Ух, как сурова! Что же ты в глухомани скотину без братьев пасёшь? Не страшно одной?
Вместо ответа девушка лишь кивнула головой в сторону шалаша, где у отворённого проёма на колу висел длинный охотничий лук и открытая стрельная сумка.
– И стреляешь, наверное, метко? – ухмыльнулся конник, подзадоривая девчонку, – много ворон посшибала?
– Ветер зря не тревожу, – она так и не улыбнулась больше ни уголком рта, – вижу, твой кóгурир не научил тебя, увальня, не цепляться к чужим дочерям.
– Ишь ты какая! Вот подрезать бы тебе язык, сороке! – рассердился опешивший от её невероятного нахальства всадник, – наш Бурый за такую дерзость пусть и не бабью, но не одну голову прежде снёс всяким неучтивцам! Не девкой была бы – так сразил твою шишку дурную как репу! – словно секирой махнул он рукой указующе-грозно, о чём только что говорил.
– Если дерзость по правде ему, мой дядя терпит такую, – негромко ответила незнакомка.
– Погоди-ка ты, малая… Наш кóгурир тебе что же, выходит – дядя? – всадник внимательно взглянул на девушку – и умолк как язык проглотив.
Взор его вновь торопливо обежал лицо пастушки и упёрся в тот знак Горящего, что висел на шее вместе с девичьим оберегом Праматери. В глаза путнику бросились прежде не замеченные им, а теперь открывшиеся взору вырезанные на костяной глади две тонкие руны – «сиг» и «тивз» – Победа и Стремление – еле заметные человеческому глазу за столько локтей.
И в этот миг путник вдруг вспомнил, точно запертая память отверзлась незримым ключом – на какого человека так неуловимо похожа эта уже не девочка, но совсем ещё молоденькая девушка, уже впрочем годящаяся в невесты или чья-то невеста – такая же высокая и крепкая как и её упокойный отец, на чьей могучей шее некогда висел этот знак боевой ярости Всеотца, чьи три огненные стрелы срываются с небес ярким отблеском Его гнева.
И ещё раз присмотревшись к пастушке, всадник неуверенно спросил:
– Так ты… ты, значит, будешь дочерью Стерке?
Девушка ничего не ответила – однако во взгляде её путник увидел ответ на вопрос.
Всадник снял с головы лёгкий шелом с наголовником, почтительно