Старому Гайрэ трудно было сидеть в седле рядом с молодыми попутчиками. Хозяин твердыни в Горячем Ключе был однолетком самогó Сегды, и с годами хромая нога его здоровее не стала, некогда переломленная в охоте на тура этим могучим израненным зверем – да и старые раны времён смуты в Эйрэ всё чаще давали уж знать о себе. Поэтому Уи́ннах, хоть и сам был не прочь весь путь ехать верхом, но дабы не бросать столь уважаемого его владетельным дядей фе́йнага дома Донег в одиночестве коротать путь из Аг-Слéйбхе в далёкую Вингу, трясся в душной повозке как яблоко в корзине, упираясь ногами в этот клятый ларь с дарами для ёрла и нюхая птичий помёт. Правда тянувшийся словно бесконечная нить пряжи из клубка кудели час их странствия Бычьей Ноге скрашивали долгие беседы с мудрым и видавшим всякого в жизни почтенным Гайрэ. И чем ближе их воз подкатывал окованными в обручи тяжёлыми колёсами к ходагéйрду Дейвóналарды, тем всё больше речи двух спутников переходили на грядущие посольские дела с владетельным ёрлом – и на весь тот непокой, что многие годы творился меж их народами на окровавленных и выжженных пожарищами этого тревожного лета Помежьях, до сих пор не отошедших от разрухи Великой Распри – в последнее время вновь разгораясь всё жарче.
– Жаль, гаэ́йлин, что и ты не встречался прежде лицом к лицу с их владетелем, – Уиннах опять безуспешно ударил ладонью по стенке возка, норовя пришибить надоевшую муху, – много лучше, когда о человеке говорят те, кто некогда уже вёл речи с ним – а Сегда всегда один ездил в послы с той поры как его помощник Хидд почил в тот моровый год. А я и сам не могу вразуметь, что же за человек этот Къёхвар, и как с ним вести себя в деле столь непростом…
Уиннах умолк на мгновение, теребя свой подстриженный ус.
– Владетель просил привезти твёрдый мир. А я не знаю, чего же желает сам ёрл.
– Их владетель непрост, – негромко проговорил старый Гайрэ, осматривая сквозь узкую щёлку оконца в двери переката пролегавшую вокруг местность, – это не воительный и суровый Въёрн Брадтóннэ, и не рассудительный своей долголетней мудростью Хъярульв.
– Так каков он, почтенный? – Уиннах ударом ладони по стенке наконец-то прибил надоевшую муху, кружившую над головой уже всю треть восьмины.
– Говорили мне знавшие сына Нъяля достойные веры мужи, что сердце у него чёрствое, пусть он и щедро покровительствует учёным и умельцам-искусникам, и сам храбрый воитель – горделивый, как и все его сородичи-северяне. Он Скъервир – а этим, пожалуй, всё сказано. Тем больше, что этот род стал богат и могуч в первую очередь торгом и ремеслом, а не воительной славой, как порою ворчат там иные из старейших дейвóнских домов.
– Наслышан про всё