Но враги всё прибывали и прибывали, окружив их двоих, травя жалами копий и стрел. Не одно уже прежде пробившее ноги и плечи ему древко Уйр вырвал из тела, прежде чем силы оставили Клохлама прямо на самой меже у дубравы, до которой им с сыном так и не вышло добраться.
Борна помнил, как чьи-то чужие и сильные руки оторвали его от отца, в плечи которого мальчик вцепился что было сил – и с превосходившей его силы твёрдостью удерживали на месте, когда закованная в броню рукавицы ладонь безжалостно не давала зажмурить глаза, заставляя смотреть на всё то, что дейвóны там делали с его схваченным отцом, медленно режа живого его по кускам, воздавая тому за все пламя и кровь, что принёс Уйр за годы их люду, стремясь вырвать из уст его хоть бы мольбу о пощаде вместо тех страшных проклятий и стонов, свирепея с упорной нечеловеческой стойкости – словно и не его это пальцы и кожу отсекало железо ножа.
Он страшно кричал, глядя на безмолвствующего даже в столь страшных мучениях, не сломившегося отца – что прокусил эту пытавшуюся заткнуть ему горло ладонь до кости её завопившего от боли хозяина, заставлявшего сына смотреть на расправу с родителем. Потом чьи-то другие ладони потащили его по земле к корням дуба, где на низко нависшем к земле суку древа змеилась петля из поводий, чья удавка впила́сь ему в шею. Болтавшийся в ней над землёй Борна тщетно пытался сдержать ту ломавшую горло ему удушавшую скрутку, до крови сдирая с ладоней их кожу, ломая все ногти – когда дейвóны показывали всё ещё живому и молившему их о пощаде ребёнку сломившемуся Клохламу, как не останется на земле средь живых и следа его семени, дабы из этого выщенка вскоре не вырос ещё один хищный и непримиримый волк Эйрэ.
Память его оборвалась предательски в тот миг затмения в удушавшей его сыромятной петле… а он так бы хотел это помнить – то, что было потом. Высланная в поисках Уйра их конница втоптала в корнистую землю дубравы всех занятых страшной расправой врагов, не пощадив никого. Кто-то из их числа всё же успел перерезать ножом горло Уйру, связанному и искалеченному – когда всё ещё живого мальчишку земляки вытянули из едва не сломавшей ему шею петли, отец был уже мёртв. Люди Каменной Руки так и не решились до сáмого погребения своего великого ратоводца оторвать от него точно вросшего в тело ребёнка, чья ярко-рыжая прежде головка теперь от узретого стала как пепел седой.
За это и был прозван он Старым… а вовсе не за столь долгий век его лет – как болтали о том все глупцы, кто не знал ничего про жизнь Борны из Бранн.
В тот год завершилась пылавшая все десять лет уж Великая Распря. Долгожданный, уже невозможным казавшийся мир, привезённый сами́м прежде первым противником Эйрэ, Эрхой Славным из Дейнова рода, и новым ёрлом Дейвóналáрды, остановил этот рдеющий ливень той бойни. Но для него та война не закончилась – для него, вместе с нею рождённого,