– Мама! Отец! – сам не зная, на коем наречии рявкнув во тьму над горящим ардкатрахом, во всю глотку внезапно он выкрикнул в эту ещё не пронзённую блеском рассвета синевшую мглу, – я приду к вам! Я помню!!!
Последнее слово сорвалось с его уст с такою невиданной яростной силой, что эхо как дикая птица забилось меж чёрных лесистых хребтов за ардкáтрахом, громко вторя ему: «Помню… Помню… Помню…»
И в глубине сердца Аррэйнэ словно раскат Ти́рнех-Мóртвалла рыкнул неистово издавна живший там – прежде спящий в неведении – а сейчас вдруг очнувшийся, жаждущий крови зверь… Лев.
Едва из-за кряжа Рассвета к востоку от кручи двуглавой Лесистой взошло разгоревшись багрянцем слепящее солнце, как через южные Малые ворота в ардкатрах явился большой загон конников, устремляясь ввысь к Верхнему городищу. Впереди всех, следом за нёсшим на взнятом копье белом стяге со знаком их дома в один ряд скакали три человека в полном боевом облачении – долгие кольчуги с полосчатыми вставками и щитками, проклёпанные рукавицы, в руках щиты с копьями, на поясах мечи в ножнах. Двое крайних, крепкие статные усачи по обе руки окружали ехавшего в середине всадника – рядом, но каждый на некотором почтительном отдалении от него.
Тот, кто правил вороным конём посреди тройки, был совсем уже стар. Тяжёлая, широкая в плечах угловатая стать говорила о скрытой под полосчаткой огромной телесной мощи, пусть давно уже ветхой, а сжимавшие кожу поводий ладони шире обычных были тверды. Кольчужного наголовника всадник не надевал, и глухой шелом с наличником и нашейной защитой был приторочен к седлу. Широкая голова с короткими седыми усами и такими же пепельно-серыми волосами, наискось спускавшимися прядью над лбом, возвышалась как камень клох-марвэ на жилистой шее. Взгляд холодных зеленоватых глаз из-под лохматых бровей горел неугасимым решительным пламенем на морщинистом стариковском лице. Ворот кольчуги на скаку иногда приспускался, и из-под него на обветренной шее чужому любопытному глазу показывался широкий, обхвативший кольцом её шрам, врезавшийся в кожу в давние времена.
И так был пугающ вид этого страшного всадника с пристёгнутым к седлу огромным двуручным мечом, сурово взиравшего с высоты жеребца, что даже взволнованный люд на проездах ардкáтраха стремительно расступался по обе стороны, почтительно кланяясь до земли проезжавшим. Ещё долго шепчась меж собой сотни глаз провожали