– Теней бездн что ли?
– Тьху ты, дурак! Да узри Смертоокого чад хоть кого я, наложил бы в поножи немедля. Нет – людей, как и мы, только странных каких-то… не как всех живых.
– Ну давай уж, плети нам что как, пока кони с дороги устали – а мы тут посидим, – Илинн откинулся навзничь на землю, подложив под затылок седло, – парни – дайте жбан ему в руки, а то трезвый Дубина не свяжет двух слов. Может пьяный как шейн запоёт настоящий?
Десяток заржал во все глотки. Сосуд, опустевший почти что до дна, по цепочке добрался до Дайдрэ. Тот и вправду хлебнул от души, прежде чем начал речь.
– Случилось всё это лет пять как уже… Со старшим почтенного Фиара были мы как-то в гостях у жены его родичей. И перед отъездом назад как раз выпало Самайнэ – и там мы остались на празднество.
– Да ты пьян был на Самайнэ, дурень! Тут и скайт-ши привидятся! – гоготнул громко Мабон.
– А иди ты… в болото. Да – был пьян – но чуть-чуть! Наши все и хозяина люди остались в том селище, а меня будто некая сила попёрла вдруг вдаль. Шёл я по чащам хребта вкруг долины, любовался луной в вышине. Тишина была – Самайнэ всё же, скоро будет зима – ни жучка, ни козявки, птицы стихли, и слышно как сердце в грудине стучит… словно в Эйле я впрямь.
Показалась средь леса на небе как чернь крыша ноддфы, и огромная роща темнела вдали. Вдруг во тьме услыхал я шаги, чьи-то шорохи, стуки. Было чувство такое, что кто-то из чащ наблюдает за мной, зрит там каждый мой шаг. И как шёпот вдали раздалась чья-то тихая песнь. Ночь была прежде тёплая, ясная – а тут будто повеяло холодом, небо мгла затянула какая-то. И в тумане внезапно столкнулся я с девой, что пела ту песнь, собирая еловые сучья на хворост.
– Ааа-э-а… И какая была? – спросил Илинн, зевая.
– Да как Аврен… – лицо у Дубины вдруг вспыхнуло, а в глазах засветился огонь.
– Ну заплёл ты! Сравнил с кем, сказитель!
– Ага – спьяну все бабы как Аврен покажутся!
– Заткнитесь уже вы, и слушайте дальше. Заговорили мы с ней. Не пугалась меня она ночью ничуть. Наоборот – аж светились глаза, когда та незнакомка со мной говорила. Всё расспрашивала, что как в мире, где был я, и какие события знаю – что да как всё вокруг… Был не в силах я рта затворить – и от слов, и от вида её. Врут те шейны – как молвят, что в Эйле глаза у древнейших людей холодны точно лёд. Живые они, как у нас… только страшно тоскливые. И одеты не в золото вовсе, а в простую одежду домашнюю. Как и мы. Я так сразу и понял – оттуда она, не из нашего мира. Вся прекрасная словно дочь фейнага, а глазищи…
– С подкову размером? – пошутил было Лойх.
– Замолкни, дурак. Как огонь. Только страшно тоскливые. Говорит не по-здешнему как-то, и вышивка на одеяниях тоже другая, не так как у местных. Вроде говор как будто у Бранн, но не так как на юге… а чей, не пойму.
– А потом чего, Дайдрэ?
– А потом… Говорили мы с ней полвосьмины. И всё время вокруг доносились из тьмы стук железа о дерево, будто топор