Более того, именно в политической сфере происходят попытки коррекции, трансформации или консервации самого хронотопа. Политика – та сфера, которая не только сама опосредована пространством-временем, но и выступает как источник изменений хронотопа целых народов и государств, его преобразования или даже выращивания в своих политических целях. Для любой власти важно, что помнит народ, а что должно быть забыто. Негласный запрет, например, на упоминание Пугачевского бунта держался полвека, вплоть до А.С. Пушкина, который обоснованно опасался, что ему не разрешат работать над «Историей Пугачевского бунта». А реку Янк и яицких казаков, ставших ядром бунта, в 1775 году отдельным высочайшим указом навсегда переименовали в Урал и Уральское казачество. Подобное характерно для любой власти в любую эпоху. Ж. Ле Гофф пишет: «…коллективная память выступала в качестве важной цели в борьбе общественных сил за власть. Показать себя властителем памяти и забвения – это одна из важнейших задач классов, групп и индивидов, которые господствовали и господствуют в исторических обществах»[13].
Такова двойственность существования политического: и внутри хронотопа, и субъектно-творчески, как бы извне по отношению к самому хронотопу. При этом мы видим, что позицию «извне» в современном мире всё больше осваивают не только государственная власть, но самые различные этносы, группы, локальные сообщества со своей памятью, смыслами, картинами мира.
Современный либерализм с его культом толерантности на самом деле не уровнял всех в правах, а провозгласил право локальных идентичностей на политическую субъектность и экспансию, тем самым стимулировал войну формально равноправных, но локальных хронотопов. Описание происходящих на современном Западе процессов в фундаментальном труде «Места памяти» и других работах дал французский историк П. Нора. Суть его видения – в фиксации противопоставления многочисленных групповых и национальных памятей (идентичностей) и историков, власти. Противопоставления субъективной – «тут помню, тут не помню» – политической эмоции коллективной памяти и рационализма профессионального исследователя. Память, в отличие от науки истории, всегда готова к политизации,