кругу и деревянной бадьей поднимает воду из колодца. Или уголь из шахты. Зашоренная лошадь, говорят про таких коняг. Несчастное животное. У меня в детстве был девиз – помните, у Каверина в «Двух капитанах»: бороться и искать, найти и не сдаваться. Боролся, искал, не сдавался… И вдруг говорят: а все – уже все! Нянчи внуков. Бесспорно, внуков любишь больше детей. Дети как-то сами по себе… вывалялись. Говорила бабка Матрёна. Незаметно выросли, пока ты сплавлялся по рекам, орал песни у костра, влюблялся в Джессику и брал интервью у президентов. Или бил чечетку в сельском клубе и подписывал фотографии девушкам – «Когда-либо вспомни». Получается, что старость какая-то бестолковая. А говорят, что жизнь устроена мудро. Нельзя было сделать наоборот? Ты рождаешься старым. Все болит, суставы скрипят… Как говорит мой дружок Алибасов: «Хорошо, что сегодня утром болит не все туловище!» А потом становишься все моложе! Болезни сами проходят. Недавно внучка спросила меня… Впрочем, старческая забывчивость банальна. Начало деменции. Но мне и самому стало интересно, а что случилось с героем моего первого романа, Шуркой, дальше в жизни? Остался ли он верен себе? Стал капитаном или писателем? Или же превратился в блогера, страдающего от нехватки денег и славы. Трансформации Шурок в Алексов в моем поколении многочисленны. И они очевидны. А уж в поколении пришедшем… Написал ведь Пушкин: «Мы все глядим в Наполеоны! Двуногих тварей миллионы…» Иногда некоторые сущности сразу рождаются Алексами. Витек, Нюрок и Манек уже не найдешь. Елизарыч заметил, что главный грех человека не убийство другого человека, и даже не прелюбодеяние – гордыня! Так в Библии. Лупейкин сказал то же самое, но ярче – на языке, нам уже тогда доступном: «Понты кидать не надо. За базар отвечать придется!» Ты можешь своим дружкам рассказывать о том, что на королевский прием купил в «Harrods» е, самом дорогом лондонском универмаге, сюртук и штиблеты. Но сам-то ты прекрасно помнишь, где выдают в аренду, всего за двадцать фунтов английских стерлингов, немнущиеся фраки – одноразовые. И такие же туфли.
Словно кладбищенские портные скроили их, на скорую руку, из картона и жести.
…Мы как очумелые везде строили свои штабы. Укромные закутки в сараях, на крышах чердаков, в кустах черемух и в кубриках выброшенных на берег кунгасов. Строили из подручного материала – веток и досок, кусков фанеры и обрывков толи. Лупейкин называл тип такого строительства – из говна и палок. Когда в Москву пришла программа реновации, я спросил у одного из вице-мэров: «А зачем сносят хрущобы?» Вице-мэр, еще достаточно молодой человек, ответил мне: «Потому что хрущобы построены из говна и палок». Позже я случайно узнал, что вице-мэр учился тоже в школе-интернате. Интернатовские вообще-то отдельные люди. Совершенно очевидно. Как и детдомовские. Жора Пряхин, главный редактор издательства «Худлит», по молодости написал повесть «Интернат». И сразу стал знаменитым.
Обессмертил наши с ним интернаты. Мы с Пряхиным работали в одной газете.
…Одна
