…Угнетение в двадцатом веке въелось в плоть и кровь Америки, и базировалось оно на порочном и искусственно внушаемом понятии государства с его белым – и только белым – подбрюшьем империализма. Раса, это абсурдная биологическая фантазия прошлого, современная наука убедительно доказала, что нет белых или чёрных людей, есть лишь социальная условность, доводившаяся у выдрессированных представителей так называемого среднего класса до уровня рефлекса…
Под этот рефрен Джонатан Бёрнс и забылся тяжёлым мутным сном без сновидений.
Глава 7
El Plan de Aztlan[19]
Старший брат всегда был примером для Хектора Родригеза. Их отец – неутомимый и бесстрашный воин, когда-то сражавшийся в рядах картеля «Лос Сетас» против интервентов из Техасской национальной гвардии под Хуаресом, погиб в пограничной стычке в войне кварталов в Южном Бостоне. Туда, на «территорию гринго», семья перебралась в поисках лучшей жизни сразу же после слома Стены и запрета Республиканской партии. Многие семьи тогда переселились к северу от Рио-Гранде. Река шириной шестьдесят футов была чисто символическим препятствием на пути к сытному и безопасному существованию, по крайней мере, так казалось с того берега, но в реальности жизнь Родригезов изменилась не так уж и сильно.
Когда отца не стало, брат Мануэль заменил его Хектору. В квартале семья Родригез пользовалась уважением. Мурал с портретом погибшего главы семейства красовался на стене заброшенной фабрики, стоявшей на самой границе с беспокойными чёрными районами. На границе постоянно случались стычки, а временами вспыхивали самые настоящие кровавые побоища. Хектор с детства помнил запах оружейной смазки в гостиной, что в Хуаресе, что в Бостоне. Он привык к нему, для него это был такой же атрибут дома, как аромат жареных бобов на кухне или петушиное кукареканье на заднем дворе по утрам.
Когда Мануэлю исполнилось пятнадцать лет, он вернулся домой сильно избитым, но с выражением неподдельного счастья на лице и аляповатой, ещё кровоточащей наколкой «Сыны Ацтлана» поперёк узкого боксёрского лба. Тогда он окончательно стал абсолютно непререкаемым авторитетом для восьмилетнего Хектора.
Тихий и незаметный, Хектор упивался славой отца и успехами брата на улице, но сам не любил не то, что драться, но даже лишний раз высовывать нос на шумевшую жизнью улицу. В средней школе – на негласной территории хрупкого перемирия – он держался наплаву лишь благодаря своей фамилии, а дома Хектор коротал время на диване с книгой в руках, избегая компании скучных и шумных сверстников. Когда мальчику исполнилось двенадцать, Мануэль принёс ему в подарок книгу, которую Хектор зачитал до дыр. На полях не осталось живого места от его пометок. С ней он практически не расставался. На внушительной обложке красовался заголовок – «Ла Раса Космика»[20].
Когда через пару месяцев за воскресным ужином малыш Хектор, как звали его дома, неожиданно для всех домашних