– Вот, склерозник. Совсем из ума выжил.
Он снял кепку, поерошил пятерней волосы. Натянул обратно, и потеряно, то ли улыбнулся, а то ли просто скривил губы, – будто от причиненной незнамо кем обиды. Обернулся назад, – непонятно зачем вглядываясь в то направление, откуда пришел. Кроме желтеющей стены камыша и серого, будто нарисованного неба, ничего не увидел. Поднял лежащее на земле ружье, закинул на плечо и пошагал прямо, в сторону примеченных деревьев.
Деревца эти Василию не понравились. Низенькие, тонкомерные, прозрачные. Будто не настоящие. Привязанная добыча могла привлечь любопытный взгляд. И, человечий, и звериный. Он решил дойти до подножия холма, и там, где деревья гораздо основательнее, привязать тушку. Он еще раз осмотрелся, и положил добычу в рюкзак.
К холмам он медленно шел через недавно вспаханное поле, по крупным комкам окаменевшей земли, серым остаткам кукурузных стеблей. Он не любил таких обширных, пустых пространств. Казалось, что за ним ведут наблюдение в бинокль, или в окуляр оптического прицела. Идти по однообразной местности невыразимо скучно, потому как шагающему по ней видна удручающая серая пустота, и ничего более. Лишь горизонт притягивает к себе взгляд, и влечет своею недоступностью.
«Дойдем…» – думал Василий, и поглядывал на своего верного охотничьего собрата, трусящего по разрытому плугом неудобью, с тоскливо опущенным, на манер волчьего, хвостом.
Они подошли к подножью первого холма. Только издалека эта возвышенность казалась монолитной. На самом деле, при ближайшем рассмотрении, вся эта местность являла собой возвышенность, резко оборванную над долиной, и крутой обрывистый бок её прорезали несколько длинных балок, со множеством коротких оврагов, густо поросших кустарником и ленточным лесом. На самой вершине, все эти холмы соединялись в одно целое, ровное плато, уходившее на плавное понижение в противоположную сторону. Все более-менее ровные места на этой возвышенности, были давным-давно окультурены и использовались для посева пшеницы, подсолнуха или кукурузы. Поля были разбиты на квадраты, границами которых служили высаженные заградительные лесополосы, и, как правило, вдоль одной из них накатана полевая дорога.
По холму, среди кустов и деревьев петляла наезженная колея. За ее обочиной, поднималась обгоревшая земля, белел пепел исчезнувших кустов, редкие деревья еще дымились опаленной корой и ветвями, превращенными огнем в черные острые гвозди.
– Вперед, Бача! – скомандовал Василий, и, надвинув кепку на лоб, перевесив ружье на грудь, широко раскинув руки на стволе и прикладе, двинулся по пепелищу. Земля с сожженным покровом зияла маленькими аккуратными дырочками. «Норки мышиные…» – понял Василий. И, еще он подумал, что мыши, скорее всего в земле спеклись, так как норки у них не особо глубокие. Оглушительно каркнув, прочертил серое небо ворон, и черной точкой исчез за вершиной холма. Собака шла перед хозяином, осторожно ступая по опасной гари.
«Вот, черт!» – Василий