Ариадна: Ц егф рз дцжзх ехсусёс ыгрфг.
Ариадна: У меня есть парочка вариантов, но я их пока не отработала.
Ариадна: Давай закончим с твоим завтра.
Тесей: стой, я знаю что это!!
Тесей: дай пять минут
Громов схватил блокнот с уже написанным когда-то алфавитом, начеркал карандашом фразу Ари и бегло сопоставил первые четыре буквы. Воспоминание о дурацкой игре в универе появилось совершенно случайно, как и образ лучшего друга – Матвея Беляева, с которым они всегда едва ощутимо соперничали, хотя вряд ли смогли бы признаться в этом друг другу. И сейчас абсолютно бесполезное в течение семи лет знание шифра Цезаря и способов его дешифровки внезапно пригодилось. Сдвиг на одну и две буквы не помог, а вот третья попытка оказалась успешной: чуть не подпрыгивая на стуле от восторга, Громов корявым почерком вывел в блокноте: «У вас не будет второго шанса».
– Получилось! – вслух воскликнул он и тут же прикусил язык, зная, что его слушают. А после, промахиваясь по клавишам, переписал расшифрованное сообщение Ари.
Ариадна: Всё, стой
Ариадна: Ты молодец! ))
Ариадна: Разгадывать твой шифр дальше не надо, я знаю эту фразу.
Ариадна: «У вас не будет второго шанса произвести первое впечатление».
Тесей: о, я слышал эту фразу, но не помню автора. такая знакомая!!
Ариадна: Как ты сказал – я зануда :)
Ариадна: Это Коко Шанель.
Тесей: и что это значит, зануда?
Ариадна: Ну я не всезнающая.
Тесей: ну ну
Ари ничего не ответила, и Громов, усмехнувшись, выписал цитату в блокнот. Как он ни смотрел на неё – всё не мог найти хоть какого-то ответа. Похититель попросту над ними издевался.
За пять минут до отбоя у них всегда было традиционное прощание на сон грядущий, но сегодня вместо рядового «спокойной ночи» Ари написала то, от чего у Громова отчего-то потеплело на душе:
Ариадна: Записала тебя в список умников, но пока карандашом. :)
Ариадна: Спокойной ночи.
Залезая под одеяло, Громов абсолютно точно знал, что не мог испытывать симпатию к тексту из компьютера. Но понимал, что в четырёх стенах, в одиночестве мог увлечься той, кто ставила точки в конце сообщений, могла часами обсуждать постмодернизм (Громов готов был оторвать себе пальцы, когда понял, что зря упомянул в разговоре Пелевина) и козыряла умными словами. Это не значило ничего. В лучшем случае они могли выбраться отсюда и потерять связь навсегда, в худшем – умереть в этой комнате от болезни или старости. Ни один из этих вариантов не предполагал встречу.
И всё равно Громову