И действительно, за свою недолгую, но активную жизнь в борьбе за чистоту Губка заметила, что все по-разному относились к ней. Одни, попользовавшись, бросали, забыв даже сполоснуть. Другие, наспех выжав, откладывали и забывали о её существовании. И только одна Добрая Хозяйка всегда отмывала её: намыливала, потом открывала побольше кран, переворачивала под сильной струёй, чтобы прочистить все поры, и тщательно отжимала.
Губка не стала избегать других, менее заботливых рук. Но теперь всем своим существом стремилась к Доброй Хозяйке. И чем больше стремилась, тем чаще оказывалась в добрых руках и тем благодатнее становилось у неё на душе.
Пара калош
«Муж да жена – одна сатана», – думали соседи по подставке для обуви, когда слышали ежедневную перебранку слегка поношенных чёрных с красной подкладкой калош. Супруги ругались утром, ругались вечером, а если выдавался у них выходной, ругались и днём.
– Что ты на меня орёшь?! – кричал муж. – Истеричка!
– Это ты орёшь! – кричала жена, обзывая мужа шизофреником, придурком или обалдуем.
В обычный рабочий день кто-нибудь из домочадцев напяливал калоши на валенки и шёл на улицу. Резина на холоде задубевала, хозяин валенок непрерывно шагал или, если стоял на остановке, переступал ногами, постукивая одной калошей о другую. Тут уж, конечно, не поругаешься. Тут только и ждёшь, когда хозяин нагуляется и вернётся домой.
В тепле калоши отходили от скованности и вновь обращали внимание друг на друга.
– Что, старая? Змэ-эрзла? – начинал муж лёгкую перебранку. – Так тебе и надо!
– Будто ты на солнцепёке грелся! – огрызалась жена-калоша, стараясь протиснуться поближе к трубе отопления, и добавляла по привычке какое-нибудь обидное слово.
Калоша-муж мгновенно реагировал на оскорбление, и перебранка принимала размах военных действий местного значения. Озлобленный супруг запускал в строптивую калошу первым подвернувшимся ботинком или даже сапогом. Супруга ловко увёртывалась и, перехватив на лету обувку, запускала в мужа. Тот, не обладая такой проворностью, получал удар по носу и со всей свирепостью набрасывался на жену.
– Стерва! – кричал он. – Мегера! Подлюка!..
И всё норовил шлепнуть её своей подошвой по спине. Калоша-жена быстро отодвигалась, не переставая сыпать оскорблениями.
Отдышавшись от ругани, они укладывались в своей ячейке на подставке для обуви и, отвернувшись друг от друга, засыпали.
Новый день приносил новые недовольства, которые выливались в старые скандалы. Особенно яростными они были, когда калоша-муж находился «под парами», надышавшись на улице выхлопными газами. Тогда он ругался без удержу и швырял в жену чем попало.
Калоша-жена устала от скандалов и порой думала, не разойтись ли. Но куда