Почему я говорю «потащилась» – потому что больница находилась очень далеко, автобусы туда не ходили, так что, когда маму выписали спустя месяца три, пришлось вызывать такси. Первый раз я шла туда с подругой Надей – благодарна ей, что называется, по гроб жизни, так она меня тогда поддерживала. Январь, мороз, снег. Мы идем по узенькой тропинке среди сугробов – сначала через поля, потом сквозь сосновый бор. Синее небо, солнце, в кронах сосен кружат и курлычат большие черные вороны…
Из книжного магазина мама уволилась. Я носила ее заявление, в магазине подписали, хотя и знали, что могли бы подержать маму на больничном. Но, конечно, им не хотелось иметь на работе психически неуравновешенного человека, это понятно. Но и я понимала, что вряд ли разумно маме возвращаться в книжный магазин, когда часть бреда с ним и связана.
Помню свое состояние – я шла через Советскую площадь и остановилась посредине. Вокруг было пусто – ни машин, ни прохожих. И я как-то болезненно остро осознала, что такова теперь будет моя жизнь – в полной пустоте. Никто не поможет. В этот момент кончилось мое затянувшееся детство.
Я возила маму в Кащенко – по знакомству. Мама была в хорошей фазе, поэтому согласилась поехать. Дама-психиатр меня, честно говоря, поразила: она в довольно раздраженном тоне спросила, почему это моя мама разговаривает цитатами? Я оторопела и даже не нашлась, что ответить. Мама действительно часто кого-нибудь цитировала – потом я осознала, что это была боязнь высказать (и иметь!) собственное мнение. Надо было прикрыться авторитетом кого-то умного и значимого.
Я и дальше буду рассказывать про маму – мы с ней всю жизнь рядом. Отношения у нас не простые, но я всегда очень ее жалела. С возрастом я поняла, что мама человек душевно не взрослый, инфантильный, на всю жизнь напуганный войной, сломленный неудачным любовным опытом, зацикленный на дочери.
Но мое подсознание знало это и раньше: один из самых моих страшных снов об этом. Мне снилось, что я должна уйти куда-то из дома как бы с мамой – но это вовсе не она. Она и выглядит, как мама, и говорит, и хромает, как мама, и бабушка с дедушкой мне говорят: иди с мамой, иди! Но я-то знаю, что это не мама, а кто-то страшный. А мне никто не верит. Возможно, это и было начало маминой болезни, и я это почувствовала – что-то страшное поселилось у нее в душе. Но проявилось в полной мере гораздо позже.
А так мама была как мама: вечно занятая, любящая, хотя и не очень умеющая это показать. Некоторые вещи я запомнила на всю жизнь. Раз гуляли мы с ней зимой – наверно, не очень и поздно было, но темно. Снег, мороз и все небо усыпано звездами. Серебряная ночь. Снилась мне потом часто это серебряная сияющая