Зато Питер, сидевший напротив отца… Такие физиономии увидишь разве что у типов, страдающих жесточайшим похмельем. Бледное, как извёстка, лицо, покрасневшие глаза с набрякшими веками, под глазами – синеватые полукружья. Пересохшие губы, которые он постоянно нервно облизывал, не сознавая этого. Вот тут точно видно: ночь была бессонной… И сердце в груди дрожит, как овечий хвостик.
Есть от чего дрожать. Питера сейчас более всего волновал один-единственный вопрос. Остальные подождут.
Кинув быстрый взгляд на отца и мачеху, Питер облегчённо вздохнул, по выражению их лиц он понял: Фатима ничего не сказала отцу. Значит, теперь и не скажет! Это хорошо, самая главная опасность миновала, а с этой тварью он рано или поздно посчитается. Нет, мощная тяга к этой женщине, замешенная на вожделении, никуда не делась, она по-прежнему жгла Питера изнутри, точно раскалённые угли. Но теперь это чувство быстро перерождалось, мучительно переплавлялось в иную, ещё более сильную страсть. И то, что тяга всё же оставалась, делало эту страсть ещё сильнее и острее. О! Теперь это была не истеричная детская ненависть осиротевшего обиженного зверёныша, приправленная презрением к «туземке». После вчерашнего вечера, после того, как он, корчась от боли, ползал у её ног, после того, как он поймал полный ледяного презрения взгляд, всё стало куда серьёзнее!
Теперь Питер ненавидел Фатиму осознанно, как только может слабый мужчина ненавидеть женщину, сильную духом и телом, женщину, одержавшую над ним победу, оскорбившую и унизившую его. Ненавидел до головной боли и рвотных спазм. Он не мог спокойно смотреть в это лицо, отводил глаза, чтобы не выдать своих чувств.
Фатима повернула к нему спокойное, равнодушное лицо, сказала несколько слов, смысла которых он не понял: шумело в ушах. Она даже улыбнулась ему холодной и чуть насмешливой улыбкой.
Надо держать себя в руках! Нельзя, чтобы отец заметил резкие перемены в его поведении и настроении. Да и проклятой афганской ведьме незачем подслащивать победу! Это временная победа, посмотрим, кто посмеётся последним, кто и перед кем станет ползать на брюхе в конце концов.
«Именно, что ведьма, – подумал он, что есть сил стискивая зубы. – Как же я сразу не догадался?! Приворожила меня, чтобы затем отшвырнуть и растоптать. Вот таких и сжигали в благословенные старые времена. С каким бы удовольствием я в её костёр дровишек бы подбросил!..»
Нужно было что-то сказать ей в ответ. Всё равно что.
Голос Питера то и дело срывался на хрип от ненависти, которую он безуспешно пытался скрыть под внешне вежливыми фразами. В его налитых кровью глазах клубился мрак.
Граф Уильям, терзаемый жестокой болью и прикладывающий титанические усилия для того, чтобы близкие этого не видели, не заметил в поведении сына ничего особенного. Фатима заметила. Ещё бы!
«Теперь мне с этим жить, – потрясённо думала она. – Чем же такое может закончиться?!»
«Твой