II
На балу действительно был Александр Ветринский – сын Сергея Дмитриевича, и Апраксины не могли его видеть потому, что он находился в другой зале. Это был юноша двадцати пяти лет; особо хорош собой, тёмно-русый, стройный, подвижный, одетый в свой любимый наряд – кроваво-красный костюм с жёлтой лентой на сердце. Он был в окружении своих друзей и невесты: Жадова, Верещагина и Ефимовой. Первый, будучи на балу, обойдёт и осмотрит каждую мелочь, исследуя её на наличие излишней роскоши. Ветринские же были очень склонны к избыточным затратам; Жадов это знал, а потому в нынешний вечер в присутствии Александра старался обойтись без колких высказываний о чрезмерной дороговизне бала. В сущности своей человек он был спокойный и никогда не жаждал никаких потех. Это его отличало от Ветринского и Верещагина, которые, в свою очередь, всегда искали способы развлечься, и чаще всего находили эти развлечения в дамском окружении. Их обыденный разговор выглядел подобным образом: – «Александр Сергеевич, вы только взгляните на эту прелесть! – здесь Верещагин указывал на компанию из нескольких девиц, – вы посмотрите, посмотрите. И в самом же деле красавицы!» – Александр осматривал в лорнет барышень, после чего отвечал: – «Вы совершенно правы. Та, что справа, особенно недурна». – «Справа? А мне больше та, что слева. В жёлтеньком таком платьице-то-с!» – «В голубом всё же краше». – «Уж не знаю за вас, а за себя уверяю, что непременно сегодня буду танцевать с ней! С той, что в жёлтом-с!» – И спустя полчаса оба уже отплясывали вальс или мазурку, один – с дамой в голубом, другой – с дамой в жёлтом. Но после танца эти девицы уже не пользовались их вниманием, стоило только Ветринскому и Верещагину вдоволь потешить себя и своё самообожание. Конечно, не только женщины составляли весь их интерес, но и игры, кутежи, гулянья. В последние же полгода, однако, Александр остепенился. Одна мысль побудила его на это – мысль о будущей своей супруге и её семейном несчастии, если он, Александр, не прекратит свою разгульную жизнь. Невестой его должна была стать Елизавета Аркадьевна – дочь князя Верховцева. Но от этой идеи он позже отступил, а Верховцевой оставил лишь записку, в которой изъяснил причину своего поступка. Состояла же она в том, что любви к Лизаньке, как счёл Александр, в нём не осталось и, как следствие, их отношения в таком случае имели бы уже не любовный, а пошлый характер. А стало быть, – рассудил в письме Ветринский – брак не упрочнил бы их союз, а только ограничил бы их волю, наложил новые обязательства и повлёк за собою большие несчастья для обоих. Александр наверно понимал, что уже не любит Лизаньку, и не любит потому, что сердце его впредь принадлежит другой женщине – Варваре Ефимовой.
Верещагин не замолкал на протяжении всего вечера. Он разговаривал обо всём, о чём только можно было, а более всего, конечно же, сплетничал.