– Это ты к чему вообще?, – прозвучал вполне очевидный вопрос, пробивая облако папиросного дыма.
– Ты вроде говорил, что лет пятнадцать назад, когда еще Лилька не родилась, ты бабенку хотел через Калинов мост на Жемчужном озере пронести, а только как-то так получилось, что вы с ней с моста свалились в воду, ты тогда еще чуть сам не утоп, ты же у нас не плавучий…
– Ты к чему клонишь, следователь?
– Это я к тому, что ты сережку там то и упустил… А теперь взгляни-ка на нашего покойничка…
– Ты мне мозг не пудри!
– Да посмотри же! Ребяты!, – обратился он в товарищам, – выньте-ка труп…
– Да что ты будешь делать…, – оскалился Евграф, выкидывая папиросу.
– Папа, можно?, – пискнула Лилька, неловко запуская пальчики в короткие ореховые волосенки.
– Не можно!, – строго ответили ей.
Нехотя, Синегуб зашагал к перевозке. “Ребяты” открыли дверцы, опустили порожек и выкатили носилки. Лилит огорченно надувала губы, но старалась издалека подсматривать. Василий расстегнул шуршащий черный мешок и раскрыл содержимое для Евграфа. Склонившись немного, тот опустил взгляд и застыл на мгновенье. Первая его мысль была о том, что горе-следователи перепутали девчонку с мальчонкой, вторая о том, что для утопленника парнишка не слишком то и распух, но затем Евграф обратил внимание на синее ухо мертвеца…
Рука Синегуба потянулась было к своей шее, но остановилась почти неловко, а потом спустилась к трупу, касаясь его костлявыми пальцами. Евграф Николаевич погладил свое родословное украшение на теле незнакомого ему мертвого юноши, отчего раздраженные повадки противного мужика исчезли, и это заметила даже выглядывающая из-за калитки Лилит.
– Я сначала испугался и подумал, что это родственник твой, – раздалось тихое, почти завороженное шептание Василия, – ты же у нас бывал ходок еще тот…
– Я всех своих родственников знаю, могу их по пальцем пересчитать, – прошептал Евграф в ответ, качая головой.
– Тем не менее пропажу-то он нашел… Сетями, может, выловил…
– Так нельзя же сетями ловить у нас…
– Чернозольцы, м-да…
Синегуб не мог оторвать взгляд от мальчика. Все в нем было такое тоненькое и беленькое. Такую тонкость, юность и белизну нельзя было подготовить как попало, совесть не позволяла… Тишина и спокойствие накрыли мужчин, словно ситец… Наконец, гробовщик вымолвил:
– Пусть заносят его в подвал…
Услышав смирившийся голос Евграфа, Василий взбодрился, как маленький мальчик и выдохнул облегченно, как успокоенный старик:
– Возьмешься, да?
– Да…
–Ну, Евка, ох…
– Но только я в два раза дороже возьму…
Темные брови, будто две испуганные вороны, вдруг подпрыгнули, когда Тертый дунул в густые усы:
– Хозяин – барин, как говорится…
Работники