– Предположим, – недовольно протянула Лучертола. – Духи?
– «L’Inferno».
– Причёска, макияж, аксессуары?
– Да я говорю, он всего этого в упор не видит.
– Может, попробовать имидж сменить? Зацепить и расшевелить.
– Ещё чего! Меня мой имидж устраивает.
– А семейное положение тоже устраивает? – тоном тиранической мамаши вопросила подруга.
Маледетта надулась. Атмосфера кафе стала куда менее приятной.
– Я не хочу это обсуждать. Да, признаю́, он мне нравится. Ну и что с того? Бегать за ним я не буду, делать первый шаг тоже. Просто, как обычно, мое сердце выбрало самого неподходящего. Он вообще мной не интересуется. Видит во мне исполнительного работника. Будь я толстой горбатой старухой, он относился бы ко мне так же. Ничего. Погрущу месяцок и перестану.
– Чтобы не грустить, надо действовать, – усмехнулась Лучертола. – Ты его не сбрасывай со счетов. Парень перспективный, обаятельный. Надо только его обработать. И потом спланировать сокрушительный удар.
Тему они, конечно, сменили. Но только на словах. В движениях и взглядах Лучертолы, в интонациях и смехе читалась нерешённая задача: как свести эти два одиночества. У рыжей бестии, прежде служившей на исполнении желаний, в запасе были тонны хитростей и мудрёных схем, и она была готова пустить их в дело. Палец крылатого бесёнка уже лёг на спусковой крючок арбалета.
Первый блин
Когда под окном цветёт сирень, очень трудно нормально поесть. Отец Севастьян вяло черпал ложкой борщ с запахом сирени, без аппетита надкусывал бородинский хлеб с запахом сирени и через силу прихлёбывал компот из сухофруктов с запахом сирени. В трапезной при соборе стояла страшная духота, но батюшка Севастьян был вдов, так что дома, в блаженной многоэтажной прохладе без запаха сирени он мог бы поесть разве что хлеба с солью и чесноком. Точно, чеснок!
Через минуту, попросив у матушки Аполлинарии два зубчика, отец Севастьян давился уже совершенно диким чесночно-сиреневым миксом, но нельзя же было выбросить хлеб насущный и вылить недоеденный обед, ниспосланный Всевышним. Кое-как справившись с остатками борща и компота, батюшка пошёл к рукомойнику, сбрызнул лицо, закинул на плечо потрёпанный рюкзак и направился домой, вспоминая сегодняшнюю проповедь. Всё-таки хорошо он прошёлся по людям, которые посты соблюдают и поклоны кладут, а сами всех вокруг ненавидят, презирают и осуждают. Гордыня, гордыня, страшный грех. Да, хорошая проповедь была. Жаль, что слышали её всего несколько старушек да слабоумный подросток.
Прямо за воротами собора к пожилому священнику пристроился подозрительный тип со взглядом карманника. Этот тип был в костюмчике, на голове – шляпа, которая сидела как-то странно. Походка была неловкая, с припрыжкой. Руки незнакомец то чесал, то прятал в карманы, то касался