Тревога и настороженность были на лицах большинства собравшихся. Не без любопытства посматривали они то на закрытые двери веранды барского дома, то на центр луговины. А там выстроилась окруженная ватагой ребятишек длинная шеренга спешившихся конников, каждый из которых держал под уздцы оседланную гривастую лошадь.
Конники были одеты в одинаковую форму казачьих ополченцев. И хотя многие из них отличались друг от друга и возрастом, и внешностью, все они казались очень похожими один на другого.
Это сходство придавала им не только одинаковая одежда – полукафтанья и епанчи из грубого сероватого цвета сукна и такого же цвета шаровары, заправленные в добротные козловые сапоги, да высокие шапки с пышным султаном из черного конского волоса. Самое разительное сходство ополченцев друг с другом было в выражении их лиц, сосредоточенных на какой-то очень важной и, очевидно, общей для всех мысли.
– Ох и зажурились, сердечные! Чуют, видно, что погибель от поганых басурман принять придется, – вздыхала дородная чернобровая красавица.
Ее слова подхватила худая востроносая женщина, одетая, словно монашенка, в черное платье.
– Истинно говоришь, милая… Истинно. Чуют они, сердечные, погибель свою от француза… С нами крестная сила…
– Цыц, бабы! Перестаньте каркать! Что вы им погибель нарекаете? Да вы на них только поглядите… Они казаки добрые! От них ворогу тикать придется, – прикрикнул на женщин костлявый высокий старик. – От таких казаков басурманам голов не сносить.
– А ты, старый, на жинок не кричи, ровно свекор какой… Не пугай баб… Они, может, и правду говорят, – заступился за женщин стоящий неподалеку в выцветшем длинном кафтанчике молодой парень. За спиной у него на веревочках была прилажена котомка, а в руке – сучковатая палка. Он с негодованием уставился вострыми глазами на старика. – Иль неведомо тебе, старый, что сила у супостата огромная… Не только Бонапартий французов своих на нас навел, но и немцев разных…
– А ты отколь знаешь это? – с подозрением посмотрел на парня старик.
– Откуда?.. Ведомо откуда!.. Я, старик, с Волыни. Из села Уманцы Владимирского повиту. Да нет ныне моего села… Изничтожили его проклятые!.. Вот и иду я куда глаза глядят, и негде мне головушки приклонить, – сказал странник дрогнувшим голосом. Из его глаз брызнули слезы и покатились по загоревшему пыльному лицу на рыжеватую тощую бороденку.
Ополченцы
Странника сразу окружили любопытные. Посыпались вопросы:
– Расскажи, а что он, Бонапартий, и впрямь зверюга?..
– Значит, лютует француз?..
– И село спалил, и людей изничтожил?..
Странник не растерялся. Он деловито утер рукавом слезы и яростно заголосил:
– Село наше супостаты в дым пустили… А кто в этом виновен?!. И Бонапартий проклятый, и барин наш лютый Дзинковецкий. Ой, лютый пан! Злой кат нас, крипаков, мучил – травил собаками, голодом морил. Сил не стало наших… Вот мы и подпустили под панские хоромы червоного пивня… Бежал пан, да к самому Бонапартию, и поутру явился в село наше с немецкими драгунами. Окружили драгуны село, запалили хаты наши с четырех сторон и всех, кто из горящих хат выбегал, стали саблями рубить, стрелять да конями топтать. Всех подряд!.. И малого, и старого, и жинок с детьми грудными – без разбору!.. Только нескольким судьба выпала из кольца того погибельного вырваться и бежать…
Мужики молча слушали странника и многозначительно переглядывались. Бабы охали, вздыхали, шептали молитвы, а стоящий неподалеку усатый гигант-ополченец, видимо, не из простых казаков, из унтеров, приблизился к страннику.
– А как насчет слуха, что, мол, царь, коли француза побьем, крестьянам волю да землю накажет?.. Не ведаешь, добрый человек? – спросил он пришельца.
– Не, слыхал я про это, – ответил странник. – По всем землям, где проходил я, средь христианства слух такой тайный имеется. Даже царское повеление вышло, да таят его паны от народа.
Последние слова странника, словно камень, упавший в стоячий пруд, всколыхнул мужиков.
– Панам такая воля царская, известно, – поперек горла!
– Еще б не поперек!.. И землицы лишатся, и нас – рабов божьих.
– Они-то и супостатов бить препятствуют. Мы бы на Бонапартия всем миром пошли…
– Насилу барин наш молодой дозволение ополчить нас испросил. Да и то лишь сотню разрешили.
– Барин наш – молодец! Редкий… Он с мужиками ласковый… Сам вызвался нас вести.
– Виктор