– Знамя дивизии, я знаю, где укрыли знамя дивизии, – прохрипел я, с трудом ворочая сухим языком. Голод и обезвоживание держали меня на краю.
Стало ясно, что всё же тот меня не понял, но добить не разрешил, отдал несколько приказов, и четверо дюжих солдат, расстелив рядом камуфляжную накидку, хекнули и переложили на неё. Довольно грубо, я почти сознание потерял, но всё же не ушёл, а чуть позже, когда по травмированной ноге стукнули, даже пришёл в себя, стараясь не стонать. Меня уже, оказывается, на улицу вынесли, ещё светло было, и под прикрытием стены казармы куда-то понесли. Я успел осмотреться и понял, что тут пятеро было, четверо солдат, что несли, и унтер, он вёл разведку впереди. В одном месте нас обстреляли, пули засвистели, но мы проскочили открытое место между зданиями. Эх, мазилы. Хотя это, наверное, даже хорошо. Бороться за свою жизнь нужно до конца. Интересно, как Мансур тут выживал, да ещё старую память сохранил? Вернусь, узнаю. Пока несли, встряхивали часто, стоны я сдерживал, размышлял. Ранее времени не было, да и, честно скажу, гнал от себя эти мысли. Знаете, а Мансур прав. Вот я сейчас простец, в теле простеца, сила бога не давит на мозги, и я начинаю видеть, как подло поступил с Мансуром, осознание вот только сейчас начало приходить. Пока ещё осознаю, но знаете… стыдно. Вот как на духу говорю. Пока ещё переварить надо, но мне стало не до этого.
Через пролом в стене меня занесли в какое-то здание, полуподвальное помещение, сюда множество проводов тянулось, телефоны звонили, команды расходились, офицеров немало, солдат. Стало ясно, что это командный пункт. Думаю, батальонный, для полкового размах не тот. Старший офицер, в знаках различия, признаюсь, я не разбираюсь, с кружкой какого-то напитка, делая мелкие глотки, выслушивал доклад унтера. Документы мои принял другой офицер, вроде лейтенант. Изучая их, он кликнул кого-то, пока старший офицер с интересом меня рассматривал. У стены дремал парень лет двадцати пяти, в сером запылённом гражданском костюме, белая повязка на рукаве правой руки, рядом винтовка. Причём, лежал тот на шинели советской и винтовка наша. Тот тут же подскочил, выслушал лейтенанта и подошёл ко мне. А пока подходил, шаги его замедлялись, и он пристально изучал меня.
– Павло, это ты? – спросил тот.
Я непонимающе на него взглянул, а тот зачистил на каком-то суржике, вроде украинский, на что я ответил ему:
– Не