рукоять, но поворачивать фонарик пока не стал: сейчас, пока фонарь светит в стену меня окружает, хоть и пугающая, но темнота, а, как только я его поверну, я увижу то, что может в ней скрываться. Хотя, с другой стороны, будь в этом проклятом подвале что-нибудь, что было бы способно меня убить за эти двадцать-тридцать секунд замешательства, разве я остался бы в живых? Отвратительная до рвотных позывов вонь заставила меня повернуть фонарик чтобы узнать, что же там так противно пахнет. Бойлер, ржавые трубы, стиральная машинка, упавший металлический шкаф на полу, а рядом с ним тысячи различных болтиков, инструментов, проводочков, баночек и других «дачных» приблуд, что покупаются один раз в жизни, а затем до внуков валяются на полках таких вот шкафов. Дальше – маленькая комнатка, занимающая примерно треть подвала и железная дверь ведущая в неё, дряхлая лестница из-за которой я тут и оказался, звуковая граната и… Господи! Разлагающийся труп человеческого подростка с объёмной вмятиной от моей головы в районе живота. Всё тело покрыто странной слизью и трупными червями, что прибыли на пир. Череп пробит стальным штырём, а в ступни и места, где когда-то были голени, а сейчас свисают штаны, вбиты ржавые гвозди. Под телом разлита запёкшаяся кровь, рядом – свечи и рисунок, напоминающий неумело нарисованную пентаграмму. Точно – это дело рук сектантов.
Ещё не успев окончательно разобраться в том, что я увидел, моя рука рванула к баночке со «столбняком» и я принял сразу две капсулы. Я наконец смог вздохнуть полной грудью – видимо, эти таблетки ещё и обезболивают. Я стал приходить в себя.
– Акума! Ты там как, живой!? – донёсся до меня голос Криса. – Люк, чёрт бы его побрал, заклинило. Не могу открыть. Я вызываю подмогу!
