Тот молча кивал.
– В палату! Все будет нормально, Александра, – улыбнулся ей Папиков на прощание.
Ее положили на носилки и понесли.
Александра поняла, что теперь она на больничной койке надолго…
III
Антуан вернулся из Франции с такой потерянностью в глазах, что Мария не удержалась и спросила его с порога:
– Антоша, что случилось? – Дома она звала его на русский лад Антошей.
– Расскажу, – скованно ответил Антуан, – жаль, не умею врать. Мог бы и научиться, старый дурак, – добавил он саркастически, отчужденно поцеловал Марию в висок и даже улыбнулся, отчего его большие карие глаза стали еще печальнее.
– Будешь ужинать?
– Да. Я весь в пыли. Этот чертов хамсин! Приму душ.
– Давай. Чистое белье я только что положила в твоей ванной.
– Почему ты решила, что я приеду сегодня?
– Не знаю, так показалось. Ты купайся, а я быстренько накрою на стол.
Когда они бывали одни, Мария с удовольствием обходилась без прислуги. Ей очень нравилось делать для мужа все своими руками.
За ужином, чтобы не выпытывать то, что ее встревожило, она говорила о хамсине, который вымотал уже всю душу, о портах, что стояли без работы, об успехах малолетних сыновей Фатимы в изучении русского языка – словом, о чем угодно, кроме главного…
– Странно, – сказал Антуан, когда она уже не знала, о чем ей еще говорить, и умолкла, – странно, мы прожили с тобой почти тысячу дней…
– Девятьсот двадцать семь, – поправила Мария.
– Ты считаешь?
– Нет. Оно само считается, – радостно сказала Мария.
– Тогда пойдем спать! – засмеялся Антуан, и потерянность отступила в его глазах, давая место чистому, ровному свету нежности.
Хамсин ревел за окном, но с Антуаном он был Марии не страшен. С Антуаном она всегда чувствовала себя не просто защищенной, но и как-то по-детски, как-то первобытно обладающей каждой следующей минутой своего бытия.
– Наверное, только в детстве мы и живем нормальной, полной жизнью, а потом начинается суета сует, – сказала Мария.
– А ты философ, – добродушно усмехнулся Антуан.
– Все русские немножко философы, поэтому мы и не удержали страну. Надеялись, что смута сама собой рассосется и все встанет на место. Не рассосалось и не встало… Как там моя мамочка, как сестренка? Она ведь совсем взрослая, может, растит детей…
– А почему ты уверена, что твои мать и сестра живы?
– Почему? По всему! Если бы они умерли, я бы почувствовала, что их нет, а я чувствую, что они есть.
– Убедительно, – лукаво сказал Антуан и тут же всерьез добавил: – Ты знаешь, Мари, я абсолютно уверен в твоей правоте, она понятна мне до печенок.
Мария поцеловала мужа в щеку, обняла и прижалась крепко-крепко, как его вторая половинка.
– Если бы Господь был так милостлив и когда-нибудь дал нам свидеться, ты бы