Многие полагали, что война, помимо своей необходимости в эпоху меркантилизма и колониализма, полезна для репутации правителей и их государств. Историки Жоэль Феликс и Фрэнк Таллетт утверждают, что
…правительства и правящая элита совместно с важным, хотя и непостижимым, сектором общественного мнения признавали, что престиж Франции требовал превентивных и реактивных военных действий. Это относилось к Людовику XIV (1638–1715) и Наполеону Бонапарту (1769–1821), а также к правлению Людовика XV (1710–1774) и Людовика XVI (1754–793). <…> В итоге война предоставляла самый красноречивый вердикт о национальной ценности и лидерских качествах правителя [Felix, Tallett 2009: 151][12].
Как утверждает Джон А. Линн, королевская династическая и аристократическая культура gloire — желания славы и почета – стала могучей силой, поглотившей Людовика XIV и бушевавшей на протяжении XVIII века[13]. Геополитика и парадигма gloire совместно подкрепили убеждение, что война никогда не закончится, и, возможно, на то были причины.
Метадискурс о войне становился все более убедительным, по мере того как росло число солдат, сражавшихся на военных фронтах по всему миру. В ту эпоху большинство европейских государств увеличили масштаб военных сил в четыре-пять раз по сравнению с периодом двумя веками ранее [Scott H. 2009: 29]. Во Франции число военных сил при правлении королей из династии Валуа и Людовика XIII (1601–1643) выросло с 50 000 до 80 000, затем утроилось до 253 000 во время Голландской войны и достигло 360 000 в период Девятилетней войны (1688–1697) при правлении Людовика XIV[14]. Министр финансов «короля-солнца» Жан-Батист Кольбер (1619–1683) подготовил для страны огромный военный флот: к 1695 году у нее имелось 93 боевых корабля водоизмещением более 1000 тонн, которые соперничали с английским и голландским флотом по качеству, если не по количеству [Felix, Tallett 2009: 154–155][15]. В течение «долгого XVIII века» военные действия человечества при