Верный своей решимости, он через минуту переборол себя и был в состоянии говорить спокойно.
– Мы вернемся, сэр, к тем лучшим мыслям, которые привели меня вчера, – продолжал он. – Я могу только повторить, что я никогда не освободился бы от влияния, которое произвело на меня это письмо, если бы я не любил Аллана Армадэля со всей полнотой братской любви. Я сказал себе: «Если мысль расстаться с ним раздирает мне сердце, стало быть, эта мысль дурна!» Так я думал несколько часов тому назад, так я думаю и теперь. Я не могу поверить и не верю, чтобы дружба, возродившаяся только из доброты, с одной стороны, только из признательности – с другой, могла повести к дурному концу. Я не уменьшаю важности странных обстоятельств, сделавших нас соименниками, странных обстоятельств, которые свели нас и привязали друг к другу, странных обстоятельств, случившихся потом с каждым из нас отдельно – они все связываются между собой в моих мыслях, но они не устрашают меня. Я не верю, чтобы эти обстоятельства произошли по определению судьбы для того, чтобы привести к дурному, я верю, что они случились по определению Господа для доброй цели. Будьте судьей, как священнослужитель, между умершим отцом, слова которого срываются теперь с его губ. Теперь, когда оба Аллана Армадэля встретились во втором поколении, что я такое: орудие судьбы или провидения? Что предназначено мне сделать теперь, когда я дышу одним воздухом и живу под одной кровлей с сыном человека, убитого моим отцом? Продолжать ли преступление моего отца, нанося моему соименнику смертельный вред, или загладить преступление моего отца, посвятив ему всю мою жизнь? В силу этого лучшего побуждения я хочу решиться задать вам один простой вопрос, ради ответа на который я пришел сюда все рассказать. Ваш воспитанник стоит в начале своей новой карьеры в положении совершенно одиноком. Ему непременно нужен товарищ его лет, на которого он мог бы положиться. Наступило время, сэр, чтобы решить, могу я быть этим товарищем или нет. После всего, что вы слышали об Озайязе Мидуинтере, скажите мне прямо, позволяете ли вы ему остаться другом Аллана Армадэля?
Брок отвечал на этот бесстрашно чистосердечный вопрос с таким же бесстрашным чистосердечием:
– Я верю, что вы любите Аллана, и верю, что вы сказали правду. На человека, который произвел на меня это впечатление, я обязан положиться. Я полагаюсь на вас.
Мидуинтер вскочил, его смуглое лицо покрылось густым румянцем. Глаза его наконец твердо и ясно остановились на лице ректора.
– Огня! – воскликнул он, отрывая страницы отцовского письма одну от другой. – Уничтожим последнюю связь, соединяющую нас с ужасным прошлым! Пусть мы увидим, что это признание превратится в груду пепла, прежде чем мы расстанемся.
– Подождите! – сказал Брок. – Прежде чем мы сожжем это письмо, мы должны еще раз пересмотреть его.
Оторванные листки рукописи выпали из рук Мидуинтера, Брок старательно подобрал их до последней страницы.
– Я смотрю на суеверие