– В покер со мной, конечно, играть бесполезно. Только в этой игре выкупать надо не меня.
Отголосок понимания, что слова ее имеют куда больше смысла, чем кажется, холодом пробежал по его спине. Максим сел на иллюзорный пол чулана, сложив по-турецки ноги, словно стараясь оказаться на безопасном расстоянии от своего договора. От соблазна разорвать его. И внезапно увидел, что не страх остаться в лабиринте стоял во главе этого стремления, не чувство самосохранения, даже не желание справедливости, а именно соблазн получить желаемое с меньшими затратами. Честно ли это, если уж он так тут кипятится насчет нечестности? Да даже и не пахнет тут никакой честью! И уже раздраженный своей внезапно обнажившейся жадностью, колдун встал и… ясно увидел перед собой тяжелую металлическую дверь следующей комнаты лабиринта, которой еще минуту назад здесь не было. Осознав все, он с благодарностью двинулся вперед.
Скрип и щелчок закрывшейся за спиной двери вдруг напомнили что-то далекое, очень родное, но вместе с тем крайне неприятное. Звук, пойманный его вниманием, начал набухать и возвращаться. Его повторения приобретали все более понятные очертания, превращаясь в крик и лай собак. Слишком знакомый крик и до боли пугающий лай. Из темноты проступили испуганные глаза его младшего брата под взъерошенной черной челкой. Ему было лет семь, Максиму десять. Они приехали к бабушке в деревню и отправились играть на озеро за огороды. Им сказали, что там водятся настоящие бобры, и посмотреть на их дома казалось городским мальчишкам завораживающим приключением. Да только вместо бобров на подходе к заболоченному водоему навстречу выскочили собаки. Их хриплый лай и рычание, перемешанные с криком брата, до сих пор иногда мучили Максима по ночам. Он сам не заметил, как оказался на дереве, а вот семилетнему Мише такая прыть была не под силу. Конечно, Макс тоже кричал, тянул руку, но не спустился, не защитил. И сколько ни говорили потом, что если спрыгнул бы – псы подрали бы обоих, все же клеймо труса осталось на нем навсегда. Максим никогда не считал себя бойцом, редкое вынужденное участие в потасовках в студенческие годы рассматривал как «попал под раздачу». Приходилось ему и использовать всяких агрессивных жучек в качестве оружия, но это совсем не то же самое, что самому махать руками. Он никогда не был сильным. Спорт интересовал его в формате скорее йоги и утренних неспешных пробежек, чем единоборств или качалки. Считая себя достойным наследником нескольких поколений интеллигенции, Максим старался прокачивать мозг, а не наросшее вокруг него мясо. Но сейчас, глядя в далекое, выворачивающее его наизнанку воспоминание, больше всего на свете он хотел спрыгнуть с дерева и разорвать этих собак в клочья.
И вдруг что-то мощное и быстрое – полупрозрачный слепок его собственного тела, переполненный сожалением и жаждой защитить брата, – сорвалось вниз. Максиму показалось, что колдунья с бешеной скоростью влетела ему в спину и, вырвав кусок его существа, ударилась в грудь псу, прыгающему на зажмурившегося