Или это значит: «Терпите до испытаний, и падет гнев Ниаксии на ваши головы, если не утерпите»?
Я даже не знаю, что бы я предпочла. Если в этом году убийства окажутся под запретом, это даст мне хоть немного покоя в стенах Лунного дворца. Может быть, даст, а может, и нет, не будем забывать о соблазнительности моей человеческой крови. С другой стороны, наверное, мне легче будет перебить противников, когда они этого не ожидают, чем когда это будет на ристалище.
– Вы связываете себя этими правилами, когда в ходе Кеджари вручаете свою душу Ниаксии, – сказал министер. – И вы должны следовать им до того момента, как турнир завершится, или до того момента, как она освободит вас от вашей клятвы. Аджа сарета.
– Аджа сарета, – пробубнили мы.
– Завтра на закате вас созовут на испытание Полной луны. Да направляет вас Матерь!
Министер поднял руку, словно налагая на всех нас великое невидимое благословение, и пошел прочь, не произнеся больше ни слова. Ни финальной речи, ни ободряющего прощания, ни прочувствованной молитвы.
В жутковатой тишине двустворчатые двери под балконом распахнулись, открывая вид на обеденный зал. У нас над головой покидали балкон жрецы и жрицы. Винсент встретился со мной глазами за секунду до того, как уйти. Наши взгляды заключили негласное соглашение. Он чуть опустил подбородок, я кивнула в ответ и последовала за остальными в зал.
Пир в обеденном зале посрамил праздники у Винсента. Многие дневные часы я прочесывала оранжерею, пытаясь определить съедобные растения, – так, на всякий случай: я не была уверена, дадут ли нам вообще еды, и если дадут, то окажется ли она безопасна для людей. Но, несмотря на усталость и натянутые нервы, у меня слюнки потекли от одного вида, представшего глазам. Два длинных стола ломились от блюд, и возле каждого – по три десятка стульев. Мы набились в зал и сгрудились у стен, словно страшась, что яства взорвутся, если мы подойдем слишком близко.
Наконец какой-то рослый хиаж пробормотал: «Да пошло оно», сел и ухватил бокал, наполненный кровью. Этого оказалось достаточно, чтобы снять неловкость. Толпа набросилась на угощение. Я схватила тарелку, поспешно нагрузила ее едой, которая хотя бы с виду казалась пригодной для человека, и отошла, решив, что лучше сесть за какой-нибудь маленький столик в углу. С такого места удобнее наблюдать.
Одни участники жадно глотали кровь, так, словно боялись никогда больше не поесть – опасение не беспочвенное. Другие же с равнодушным видом набивали провизией карманы или сумки.
Я прикусила губы. Кулаки сжались так, что ногти впились в ладони.
Конечно, они не голодны. Они же славно откушали прошлой ночью.
Лишь один не обращал на трапезу никакого внимания. Темноволосый мужчина лихорадочно передвигался по залу, обходя все столы. Я узнала его – перед речью министера он как-то затравленно озирался. Теперь мои недавние подозрения подтвердились. Он явно кого-то искал и оттого, что не находил, все больше впадал в исступление.