Мистер Эдисон, схватившись за рукоятку ножа, сделал несколько шагов мне навстречу, но преступники, потащили меня к машине, а как только усадили в нее, накрыли мой рот платком со специфическим запахом, после чего я потеряла сознание.
Когда я очнулась, то увидела, что лежу на операционном столе, и на меня внимательно смотрят глаза человека в белом халате с медицинскими инструментами в руках. Я попыталасьтогда пошевелиться, но обнаружила, что меня крепко связали. Вскоре мне на лицо опустили кислородную маску. Несколько тяжелых вдохов вместе с отчаянием и ужасом и я снова забылась.
Когда же я очнулась, то потрогав свое лицо, обнаружила, что оно все забинтовано. В комнате, где меня поселили, не было ни одного зеркала. Лишь большое окно в пол, со вставленными в нем стальными решетками.
Я подошла к двери, но и тут меня ждало разочарование. Я была заперта, а за дверью были слышны звуки голосов и шаги охранников. Временами я начинала чувствовать невыносимую боль, словно по установленному времени процедур ко мне тут же приходила медсестра и ставила укол обезболивающего, после чего боль утихала и я засыпала.
Не помню, сколько прошло времени, с тех пор как меня похитили, затем сделали операцию на лице, а после, долгое время держали в заточении. Все это время я была в палате одна, наедине со своими мыслями и чувствами.
Иногда мне казалось, что я тихо и медленно схожу с ума. Мне не с кем было поговорить, ко мне никто не заходил, кроме врача и медсестры, но они жестко игнорировали любые мои вопросы, лишь, молча, выполняя свое дело: осматривали мое лицо, вернее то, что с ним сотворили, ставили обезболивающее и молча, уходили. Я не знала, что со мной будет завтра и проснусь ли я вообще, ведь меня могли усыпить в любую минуту и сделать так, чтобы я никогда больше не проснулась. Меня мучило то, что сделали с моим лицом, то как я теперь выгляжу. И самое тяжелое и мучительное, что было для меня на тот момент это то, что я не знала, кто и зачем сотворил со мной такое?
Как я и говорила, полная изоляция от внешнего мира, тогда, казалось, тихо и медленно начинала сводить меня с ума. Из-за этого я порой впадала в полное отчаяния и начинала вести себя как буйно помешанная, бросалась на окно и кричала во все горло – Выпустите меня отсюда! То подбегала к двери и со всей силы пыталась выломать ее и выбраться наружу. Но, как только я начинала это делать, ко мне в палату сразу приходил доктор и медсестра. Они тут же пытались усмирить меня и, скрутив мне руки, ставили укол, после чего мое тело слабело, и я снова уносилась в забытье.
С тех пор я осунулась, стала очень худой и почти ничего не ела. Был ли это бойкот? Нет, я чувствовала, что не смогу выбраться отсюда, эта палата была для меня как палата для сумасшедших одиночек. Я чувствовала себя в ней как в психушке или как подопытным кроликом, загнанным в угол и ожидавшим своей участи. Временами на меня нападала такая апатия, что я даже не хотела жить. Из-за того, что я почти ничего не ела мне начали ставить капельницу с витаминами, намертво привязав при этом к