«В серую клетку города…»
В серую клетку города
ветер опять пришёл.
Ты продал меня за недорого.
Сказал: «Изменился». Ушёл.
Оставил меня, как прохожую,
забыв следы на снегу.
Но я ещё чувствую кожей,
как ветер бьёт по лицу.
Пока ещё слышу сердцем
стон одинокой души…
Ты ещё можешь вернуться,
только прошу – спеши!..
«Белый ветер мне рисует слёзы…»
Белый ветер мне рисует слёзы,
небо, морщась, впитывает боль,
жёлтой страстью по земле розы,
а на раны – щедрой горстью соль.
В тишине, как пытка, капли крови
отбивают в теле четкий ритм.
Я творю, когда живу в боли.
Представляешь? Ею стал ты.
«Чёрный зев пропасти…»
«Чёрный зев пропасти.
Подойди и почувствуй край.
У меня для тебя новости!
Интересно? Тогда ныряй!
Не бойся! Я жду на дне.
Тут грустно, но можно жить.
Чем так бродить по земле,
уж лучше в пропасти гнить.
Сверху – полоска неба,
ветер заходит в гости,
шепчет о том, где был он,
сушит старые кости…
А что ещё тебе надо?
Лица твоих людей?
Постой душой с ними рядом —
ничего не бывает больней!
Они – калеки – калечат.
Ты долго будешь терпеть?
Меня вот время не лечит…
Мечтаешь себя стереть?
Так прыгай!
Достанем краски
и нарисуем себе
какие угодно маски
наперекор судьбе…»
Так умоляла слабость,
умащала печаль ложью.
Но я наверху осталась —
сильным остаться можно.
«Перед публикой жестокой…»
Перед публикой жестокой
на коленях плакал дождь.
Он просил меня не трогать,
вытащить из сердца нож.
Он хотел вернуть мне крылья,
оградить меня от зла,
укрывал холодной пылью,
чтобы убежать смогла…
Я стояла в мокром платье
и не верила суду.
Я ждала твоих объятий,
как живое ждёт весну.
Твой суровый взгляд… Насмешки…
Улюлюканье толпы…
Все мы в этой жизни пешки
чьей-то скомканной любви…
«Выливаю боль на бумагу …»
Выливаю боль на бумагу —
покрывается волнами лист.
Завершая грустную сагу,
замыкаю на ключ мысли.
Моя боль стала нежнее:
тупым молотом по вискам.
Я внутри измазана клеем —
и прилипла – ты знаешь сам…
Сжалась в чёрный клубок невесомости —
и, кажется, стало легче.
Ты – часть одинокой повести,
поэтому держишь крепче.
А слёзы