А мы идём – мы с Ним. И мы поём:
«Осанна в Вышних…» И Благословенный
В себе свет предстоящего несём
Уже над бездной…
«Когда седьмую сорвут печать…»
Когда седьмую сорвут печать,
и я устану всем отвечать
за то, что сделала не сама,
То Бог покажет, чья есть вина.
Когда, когда все войска во тьму
уйдут, я дочь свою обниму,
подранка с гвоздиками в руках.
И отпадёт навь беды как прах.
Мы кошек всех в постель соберём,
как в детстве, самом глупом, вдвоём.
Пересчитаем, усадим в ряд
и будем сказки для них читать.
Мы станем вечными с ними, здесь,
ведь девять жизней у каждой есть.
А семью девять – почти что полк.
И нас укроет крылатый Бог,
что выше неба, светлей всего.
И нарисует мне дочь Его.
Ягнёнок Пиросмани
Рисует мир художник Пиросмани.
Плывёт к нему небесная звезда.
Ягнёнок воду пьёт из Иордани.
И плещется о край земли вода.
Есть пауза, как смерть, между мирами.
Кромешность ночи на пути к мечте.
Стоит невеста с белыми цветами
В наряде подвенечном и в фате.
Горит букет в её руках наивный.
Она взошла из тьмы на этот холст.
А что с ней было в жизни? Мы не знаем.
Поют грузины, поднимая тост.
Нико рисует, словно он ребёнок.
Вся жизнь его сквозь пальцы протекла.
Пьёт из реки заклания ягнёнок.
Стоит невеста, статна и бела.
И повторится это через годы —
С ягнёнком рядом надмогильный крест.
Так кротость жертвы светлой и тяжёлой
В глазах ягнёнка можно разглядеть.
«Не колокол, а чугунок…»
Не колокол, а чугунок.
Не купол, а шатёр дырявый.
Под ним пророчество пророк
Старухам шепчет не для славы —
Для оберега, для мольбы,
От бед, от сотоны поганой.
Хоть смертны мы, но есть сады —
Над нами всеми, осиянны.
И возле храма бьют ключи.
Затем таинственно и свято
То место. И служенья чин —
Он вещим сном свечей объятый.
Вот стукнет ветер в чугунок,
И свет пронзит всех нас звездами
Сквозь чёрный древний потолок,
Где царство неба всё – над нами.
А мы – старухи именин:
В нас страхи струпьями набрякли.
Боимся, но уже храним
Свет меж ладоней в клочьях пакли.
Тропою узкой через лес
Мы шли под синими дубами
В сад пробуждений и чудес
Косматыми, в звездах, снегами.
Гундось же, седенький пророк,
Бог знает чем в лесу хранимый;
Шатром, над коим, одинок,
Жив