Трощейкин. Там!
Любовь. Где? Я ничего не вижу.
Трощейкин. Там! У киоска. Там, там, там. Стоит. Ну, видишь?
Любовь. Какой? У края панели? С газетой?
Трощейкин. Да, да, да!
Входит Антонина Павловна.
Антонина Павловна. Дети мои, Марфа уже подает.
Трощейкин. Теперь видишь? Что, кто был прав? Не высовывайся! С ума сошла!..
Занавес
Действие второе
Гостиная, онаже столовая. Любовь, Антонина Павловна. Стол, буфет. Марфа, краснолицая старуха, с двумя мясистыми наростами на виске и у носа, убирает со стола остатки завтрака и скатерть.
Марфа. А в котором часу он придет-то, Любовь Ивановна?
Любовь. Вовсе не придет. Можете отложить попечение.
Марфа. Какое печение?
Любовь. Ничего. Вышитую скатерть, пожалуйста.
Марфа. Напугал меня Алексей Максимович. В очках, говорит, будет.
Любовь. Очки? Что вы такое выдумываете?
Марфа. Да мне все одно. Я его сроду не видала.
Антонина Павловна. Вот. Нечего сказать – хорошо он ее натаскал.
Любовь. Я никогда и не сомневалась, что Алеша собьет ее с толка. Когда он пускается описывать наружность человека, то начинается квазифантазия или тенденция. (КМарфе.) Из кондитерской всё прислали?
Марфа. Что было заказано, то и прислали. Бледный, говорит, ворот поднят, а где это я узнаю бледного от румяного, раз – ворот да черные очки? (Уходит.)
Любовь. Глупая бытовая старуха.
Антонина Павловна. Ты, Любушка, все-таки попроси Ревшина последить за ней, а то она вообще со страху никого не впустит.
Любовь. Главное, она врет. Превосходно может разобраться, если захочет. От этих сумасшедших разговоров я и сама начинаю верить, что он вдруг явится.
Антонина Павловна. Бедный Алеша! Вот кого жалко… Ее напугал, на меня накричал почему-то… Что я такого сказала за завтраком?
Любовь. Ну, это понятно, что он расстроен. (Маленькая пауза.) У него даже начинаются галлюцинации… Принять какого-то низенького блондина, спокойно покупающего газету, за– Какая чушь! Но ведь его не разубедишь. Решил, что Барбашин ходит под нашими окнами, значит, это так.
Антонина Павловна. Смешно, о чем я сейчас подумала: ведь из всего этого могла бы выйти преизрядная пьеса.
Любовь. Дорогая моя мамочка! Ты чудная сырая женщина. Я так рада, что судьба дала мне литературную мать. Другая бы выла и причитала на твоем месте, а ты творишь.
Антонина Павловна. Нет, правда. Можно было бы перенести на сцену, почти не меняя, только сгущая немножко. Первый акт: вот такое утро, как нынче было… Правда, вместо Ревшина я бы взяла другого вестника, менее трафаретного. Явился, скажем, забавный полицейский чиновник с красным носом или адвокат с еврейским акцентом. Или, наконец, какая-нибудь роковая красавица, которую Барбашин когда-то бросил. Все это можно без труда подвзбить. А дальше, значит, развивается.
Любовь. Одним словом: «Господа, к нам в город приехал ревизор». Я вижу, что ты всю эту историю воспринимаешь как