– Ты вообще понимаешь, как сложно родить мужчине? – Дядя прикрыл глаза и говорил полусонно. – Вернемся к истории, мой мальчик. По одной из версий, у которой есть ряд сторонников, особенно среди женской профессуры, мужчины как вид были обречены на вымирание. Уберем эмоциональные и недоказуемые вещи, оставим чистые факты. Мужчины, как и женщины, рождались гермафродитами и получали однозначные половые признаки в момент полового созревания. Но если у женщин рожающие особи были в почете – то есть самые сильные, самые яркие, самые умные, – то у мужчин наоборот. Неудачники, самые слабые, болезненные, глупые. Обратная эволюция. Мы бы вымерли. Ну или выродились.
– К чему ты это? – уточнил я. – То, что ты называешь «фактами», – всего лишь одно из проявлений мизандрии. Никаких доказательств этой теории нет, а если подобные ситуации и складывались в отдельных культурах сотни тысяч лет назад, объединять все мужские племена по этому признаку как минимум ненаучно.
– Но это объясняет, почему рожают именно женщины, – ответил дядя. – И еще многое, о чем нет смысла говорить сейчас. Я лишь хотел подвести к тому, что мне пришлось пройти очень тяжелую терапию. Организм современного мужчины не приспособлен к родам. Ни физически, ни гормонально. Нужные органы у нас не развиты, они рудиментарны. Современная наука упорно называет их атавизмом, но это ложь. Три с половиной года я провел в клинике… И стал отчасти женщиной.
– Я сейчас тебя высажу, – предупредил я, завершая поворот и проезжая мимо отряда дорожной самообороны; может, это было паранойей, но патруль смотрел прямо на скорчившегося в пассажирском кресле дядю. – Я не готов слушать эту гадость.
– У нас нет выбора, – тихо заметил он. – Я веду к тому, что меня пичкали гормонами, мне сделали восемь последовательных операций. И в итоге предупредили, что даже все эти жертвы не избавляют меня от риска умереть во время беременности или родов и практически гарантированно убьют меня через несколько лет после того, как на свет появится малыш.
– Родится жог, – поправил я.
– Можно и так сказать, – подтвердил дядя. – Избавлю тебя от подробностей. Мною занимались лучшие специалисты, и в итоге Ягайло сейчас шесть лет, а я еще жив. Но уже сгнил внутри, и моя смерть – вопрос даже не месяцев, и я опасаюсь, что и не недель, а дней.
– Почему вы не остались там, где вы были? – уточнил я, останавливаясь у парка. Женская стоянка неподалеку была забита сотнями автомобилей, а здесь, на мужской, разместилось всего с десяток, и из них – две женские из самообороны, с мигалками. – Зачем мучить себя и… ребенка?
Дядя не ответил. Он отстегнул ремень, со стоном выпрямился, вылез из автомобиля и отошел в сторону, дождавшись, пока я поставлю машину на сигнализацию и догоню его.
– Тут опять нужно немного предыстории. – Он говорил, медленно шаркая рядом со мной по гравийной дорожке, которая вела вдоль увитой плющом ограды к воротам. – В мире два миллиарда человек. Из