– А все-таки… – Серел тронул рукоять, как трогают за плечо друга. – На всякий случай.
На всякий случай.
Как мне хотелось, чтобы моему другу никогда больше не выпало «всякого случая». Чтобы ему можно было расстаться с острой сталью. Я смотрела, как Серел кружит по комнате, изучая свое новое жилье, и комок вставал у меня в горле.
– Прости, – сказала я. – Не думала, что будет так… – Я запнулась на слове. – Я скоро раздобуду тебе что-нибудь получше.
– Что? Да тут шикарно! – Он наградил меня ухмылкой.
Боги, ничто не сравнится с его улыбкой. Она осветила все лицо. Он подошел к окну, простер руки:
– Ты посмотри! Из него видна свобода, Тисаана!
Свобода – глаз не отвести: узкий переулок, заваленный мусором, и кирпичная стена с накорябанным на ней очень нехорошим аранским словом.
– Что с того, что не ласкает глаз, – добавил Серел, словно подслушав мои сомнения. – С хорошим часто так.
В другое время я бы непременно воспользовалась приоткрытой им дверью, чтобы, по обыкновению, отпустить на свой счет глупую и злую шуточку. Но сейчас не находила слов.
Мне хотелось ему верить. Но я видела его силуэт на фоне окна, когда он уронил руки, оглядывая столичные трущобы. Видела, как погасла его улыбка и между бровями собрались морщины. И я чувствовала – он тоже в сомнении.
Свобода – да. Но его и многих других снова вырвали из привычной жизни и вышвырнули в мир, которому нет до них дела.
И мое дело – как-то это возместить.
Остаток дня я прожила как в тумане. Упражнялась. Обдумывала стратегию. Вместе с Нурой, сиризенами и Зеритом склонялась над картами. Тщательно следила за Решайе и старательно латала дыры, которые проделывала у меня в груди тревога. И конечно, ничего не показывала. Я мало что умею лучше, чем скрывать колебания, вот и теперь прятала их за спокойной, гладкой как шелк самоуверенностью.
И все же, судя по тому, как за ужином поглядывал на меня Саммерин, он угадал кое-что из того, что я не хотела показать.
– У тебя усталый вид, – сказал он.
В его устах это прозвучало не обидно, а ласково. Был у него такой дар.
– У тебя тоже.
Он тихо усмехнулся:
– Не сомневаюсь.
– Тревожишься за Мофа?
– Макс его прикроет. От всего, от чего сумеет.
«От чего сумеет». Мы оба понимали, что это значит. Одно дело – прикрыть Мофа от магии и стали, прикрыть от ран на теле. Но мы с Саммерином знали, что война ранит глубже.
Саммерин задумчиво раскручивал вино в бокале. При первом знакомстве его спокойствие показалось мне совершенно непробиваемым. А теперь я и в нем видела невысказанное сомнение, оседавшее на молчании, как туман на запотевшем стекле.
– Иногда я боюсь, что всему этому не будет конца, – пробормотала я.
Он помолчал, прежде чем ответить.
– Иногда я тоже. – Он отставил бокал, опустил глаза в стол. – Но