А потом Ривка влюбилась в Дова, приятеля Шимона, и все стало веселее: теперь мы могли куда-нибудь ездить вчетвером. Ривка не строила долгосрочных планов на Дова и не собиралась оставаться с ним в Израиле. Она сказала, что ей придется вернуться в Нью-Йорк и выйти замуж за стоматолога или еще какого-нибудь врача. Вот так все просто. И нет, она не может взять с собой Дова, когда тот отслужит. Дов из Алжира. Они там живут в хижинах. Ривке-то все равно, а вот ее матери – нет. И это еще мягко сказано.
Лето выдалось волшебным. Мы собирали апельсины с деревьев, ощипывали перья с цыплят и смахивали непослушные пряди со лба. Мы ополаскивали волосы лимонным соком и здорово похудели, потому что терпеть не могли маргарин, на котором там готовили, и питались одними апельсинами и жареной курятиной. Я все думала: видели бы меня сейчас те, кто остался в Россморе…
А потом, быстрее, чем мы могли вообразить, все закончилось, и пришла пора возвращаться домой: мне – в Россмор, в школу Святой Иты, где я работала учительницей, а Ривке – в Нью-Йорк, в туристическое агентство. К тому времени мы крепко сдружились и ужасно не хотели расставаться. Никто больше не поймет, что это было за лето, как мы любили танцы в пятницу вечером и красные скалы пустыни. Мы обе знали, что рассказы друзьям о Шимоне и Дове превратятся в воспоминания о глупом отпускном романчике, а если дойдут до наших родителей, то и в повод для крупного скандала.
Мы поклялись, что останемся в жизни друг друга, и сдержали обещание.
Я отправила Ривке залитое слезами письмо, когда Шимон заявил, что не видит нашего совместного будущего в выращивании гладиолусов. Или в чем-либо другом. Ривка в гневе написала, как с ней связался брат Дова, сказал, что Дов не умеет читать по-английски, и попросил больше его не донимать. Я сообщила Ривке о том, как мама предложила оплатить мне уроки гольфа в надежде на то, что я смогу подцепить адвоката или банкира на каком-нибудь гольф-курорте. Ривка призналась, что ее мать везет куда-то в горы, на своеобразную ярмарку невест. Она должна выглядеть на все сто, времени тянуть больше нет, пора действовать.
Расчеты матери Ривки не оправдались.
Ривку повысили до руководителя отделения, но на брачном фронте стояло глубокое затишье. Из-за этого, судя по всему, ее отношения с родными серьезно обострились. Наши отношения с мамой тоже стали напряженными. Несколько раз мы сильно повздорили. В меня летели откровенно непростительные упреки: «В твоем возрасте, Морин, я уже была замужем и ждала ребенка», «Уж не думаешь ли ты, что после двадцати пяти на твою мордашку еще кто-нибудь клюнет?». Я ответила, что лучше умру, так и не узнав этого, чем продамся этим узколобым, якобы успешным мужикам,