– Не знаю, плакать мне или смеяться. Не могу поверить в происходящее. Вы всё это серьезно, что ли?
– Полковник Эдвардс намекнул, что Джеку стоит избавиться от тебя, как от старого пальто.
Потрясенная Марша в шоке стиснула свои перчатки и сумочку.
– Ты так и сделаешь? – обратилась она к мужу.
– Нет, – ответил Хэмилтон. – Даже если бы ты была извращенкой, алкоголичкой и коммунисткой в одном флаконе.
– Слышали?
– Да, я слышал, – кивнул Макфайф.
– И что вы об этом думаете? – уточнила Марша.
– Я думаю, что вы оба замечательные люди. Думаю, Джек не такой сукин сын, чтобы поступить иначе. И я говорил полковнику Эдвардсу, что так и будет.
– Одному из вас двоих, – сказал Хэмилтон, – места здесь нет. Один из вас должен уйти. Монетку кинуть, что ли…
Марша в ужасе и потрясении уставилась на него, ее карие глаза наполнились слезами, а пальцы бесцельно теребили перчатку.
– Ты разве не видишь? – прошептала она. – Это же ужас, что творится. Это заговор против нас с тобой. Против всех нас.
– Ну я тоже себя неловко чувствую, – признал Макфайф. Съехав с магистрали, он провел машину через контрольный пункт и въехал на территорию Беватрона. Полицейский на въезде отдал честь и помахал ему рукой. Макфайф помахал в ответ. – В конце концов, вы мои друзья… но мой служебный долг заставляет меня писать доклады даже на друзей. Подшивать в папочку компрометирующую информацию, расследовать сплетни – думаете, мне это нравится?
– Засунь свой долг… – начал было Хэмилтон, но Марша перебила его:
– Он прав, его вины тут нет. Мы все вместе в этом – все трое.
Машина остановилась прямо у главного входа. Макфайф выключил зажигание, и они молча поднялись по широким бетонным ступеням – без энтузиазма, думая совсем о другом.
Хэмилтон оглянулся на группу инженеров, непринужденно болтавших между собой на ступенях. Это были хорошо одетые молодые люди с одинаковыми короткими стрижками и галстуками-бабочками; мимо них тек от ворот внутрь обычный ручеек экскурсантов, пожелавших наблюдать Беватрон в действии и получивших на это разрешение. Но Хэмилтона заинтересовали именно инженеры, он словно бы смотрел на себя самого со стороны. «Или, точнее, – с горечью подумал он, – на того, кем я был до сегодняшнего дня».
– Я вас догоню, – сказала Марша, промакивая потекшую тушь. – Мне нужно привести себя в порядок, собраться.
– Ладно, – пробормотал Хэмилтон, все еще глубоко погруженный в собственные мысли.
Марша торопливо удалилась, а мужчины остались наедине в гулком коридоре здания Беватрона.
– Может, оно и к лучшему, – сказал Хэмилтон. Десять лет – большой срок, более чем достаточный для любой работы. Но куда ему теперь податься? Это был хороший вопрос.
– Ты имеешь полное право обижаться, – сказал Макфайф.
– Никаких обид. Ты сделал то, что был должен. – Хэмилтон отвернулся и отошел, засунув руки в карманы.
Да,