– Ах, Георгий Александрович, вы – просто мой кумир! Вы – мой идеал! Я всегда мечтала, чтобы вы занимались со мной индивидуально…
Именно эти слова услышала Алина, когда без стука вошла в гостиную Терезы Романовны. Та попросила ее узнать, по какой причине Ольга не приехала на репетицию, и попутно захватить пуховую шаль, которой она обвязывала больную поясницу. Алина очень спешила, но застыла на пороге, когда увидела, что Ольга сидит на коленях Старикова, обнимает его и целует в плешивое темя.
Стариков заметил ее первым, побагровел, попытался подняться на ноги, но Алина, забыв о просьбе Терезы Романовны, пулей вылетела из комнаты. Ее затошнило от отвращения и чуть не вырвало на крыльце…
Здание бывшего музыкального училища промелькнуло слева, и Алина вздохнула. Колледжем оно стало именоваться чуть позже, когда вместо контор появились офисы, а вместо школ – гимназии и лицеи…
Она все еще размышляла, стоит ли сначала заехать в театр, а потом к Ольге или все-таки наоборот. Известие об ее разводе со Стариковым несколько поумерило нежелание Алины встречаться с бывшей подругой. Правда, она до сих пор не могла простить ей смерть Терезы Романовны. Та скончалась на следующий день от сердечного приступа, когда узнала, что ее муж чуть ли не в открытую живет с ее любимой ученицей, которую она сама привела в свой дом, подкармливала, перешивала ей свои платья, потому что стипендии, которую платили в училище, с трудом хватало на пару колготок, не больше. А Ольге приходилось жить на одну стипендию. Ее мать, прежде знатная доярка и орденоносица, спилась в одночасье, когда пригородный колхоз, в котором она всю жизнь работала, развалился, а молочное, высокоудойное стадо пустили под нож.
И все же удовольствие общения с Ольгой Алина оставила на более позднее время. Сначала нужно было утрясти вопрос с работой.
За шесть лет, что она не была в Староковровске, здание театра, возведенное в начале пятидесятых, еще больше обветшало. Судя по фасаду, его не ремонтировали с советских времен. Ржавые потеки на стенах, обвалившиеся ступени, разводы плесени над входом. Алина взглянула на большую афишу. Репертуар на октябрь… Она вздохнула: кроме «Мнимого больного» Мольера, ни названия пьес, ни фамилии их авторов ничего ей не говорили.
Алина толкнула дверь, но она не поддалась. В дневное время сюда, видимо, попадали не через парадный вход. Она обогнула здание театра. Здесь оно выглядело еще хуже: облупившаяся краска, обвалившаяся штукатурка, буро-зеленые пятна плесени.
Она поднялась по разбитым ступеням и открыла дверь с надписью «Служебный вход». И почти сразу оказалась в мрачном коридоре, освещенном единственным, затянутым пылью и решеткой окном. За высоким барьером восседала дородная дама в меховой