– Все позади, – сказала она. – Мы не предупреждали тебя, но все это входит в обряд посвящения – пройти через шквал оскорблений. Но ты выдержала испытание.
В ее голосе слышалась гордость за меня.
– Для чего это нужно?
Я находила такой обычай жестоким и бессмысленным.
– Чтобы всех уравнять, – ответил отец. – Цари и царицы должны претерпеть унижение наряду с прочими смертными. Что бы нам ни кричали – мы не имеем права наказать крикунов. Таковы правила.
Отец рассмеялся, словно речь шла о самом простом деле, но я понимала, что это смирение стоило ему больших усилий и размышлений.
– Да, это урок смирения, – добавила мать. – Человек должен хоть раз услышать самое гадкое, что о нем болтают за глаза. Особенно если он постоянно окружен льстецами.
Мы приостановились, дожидаясь Кастора и Полидевка, которые продирались сквозь град насмешек.
– Считается, что мы извлекаем из этого испытания уроки, – говорил отец, и его губы искривились, как это бывало, когда его посещала важная мысль. – Лично я извлек один урок: он касается Елены. Мы пустим слух, что она прекраснейшая из женщин на свете. Да, именно так. Не больше и не меньше. Она будет по-прежнему носить покрывало. Это подогреет интерес и увеличит выкуп с жениха.
– Но мне еще рано выходить замуж… – прошептала я в надежде, что это действительно так: мне всего десять лет. – А покрывало…
– То, чего люди не могут увидеть глазами, они дорисовывают воображением. А потом со всей одержимостью стремятся получить. Но то, чего они страстно желают, стоит дорого, и люди готовы платить любую цену. Если люди будут видеть радугу каждое утро, ее перестанут замечать. А мы скажем, что радуга здесь, под покрывалом, но никому ее не покажем.
– Прекраснейшая из женщин на свете? – прищурилась мать. – Вправе ли мы делать такие заявления?
Тут, хохоча и спотыкаясь, к нам подбежали Кастор и Полидевк.
– Они знают слишком много! – сказал Кастор. – Похоже, они знают о нашей семье все!
– Они знают только одно – как больнее обидеть нас, – ответила я. – А это не так уж мудрено – обидеть человека. Я не понимаю, что такого еще они могут знать.
Клитемнестра одобрительно посмотрела на меня:
– Елена права. Оскорбить человека несложно. Подняться над оскорблением – куда труднее. Обиды мы помним гораздо дольше, чем похвалы. Так уж устроены люди.
– Создается впечатление, будто боги устроены точно так же: наши восхваления и богатые жертвоприношения они принимают как должное, а оплошности и упущения помнят вечно[6], – проворчал отец и окинул взглядом процессию. – Идемте же, мы теряем время.
Испытывая облегчение оттого, что грязные насмешки остались позади, мы подставили пылающие щеки освежающей прохладе горного воздуха. Меня озадачили