– Не успел, – ответил Басаргин. – Наверное, заблокированы двери.
Обычно это делается просто. Приезжают на верхний этаж с заранее заготовленным клином. Дверь открывается, вставляется клин, и лифт вышел из строя до тех пор, пока клин не вытащат.
Лысцов кивнул одному из своей группы. Тот, сообразив, тяжело вздохнул и заспешил выше. Через пару минут раздался звук ожесточенно хлопнувших дверей, и лифт двинулся вниз, повинуясь отложившемуся в памяти вызову.
Последними, не дождавшись лифта, поднялись полковник Баранов и с ним какой-то человек в светлом костюме. Полковник, проходя мимо, мягко положил руку Александру на плечо, то ли опираясь на него, то ли поддерживая таким жестом. Склонился над трупом:
– Точно в лоб. Авторский выстрел... Когда меня так стрелять научишь?..
Александр не ответил. Он не любил разговоров о своей стрельбе, хотя знал, что стреляет из пистолета лучше всех в управлении. И никогда не рассказывал об этом жене, не говорил, что ему доводилось стрелять в людей, кроме первого случая, когда на него наводились два автоматных ствола, а он стрелял, как и сегодня, на опережение – в лоб. Вечером того дня, чтобы расслабиться и сбросить стресс, выпил граммов двести коньяку. Язык слегка распустил. Рассказал. Но случай этот застрял в памяти не у него, а у нее. И Александра долго размышляла над вопросом, который ее мужа совсем не волновал:
– Как же так?.. Создал бог человека для каких-то дел по образу и подобию своему. Сотворил человека... Для чего он его сотворил? Чтобы и тот, в свою очередь, тоже творил... Потому что – по образу и подобию... Бог творца создал, подобного себе, маленькую такую свою голограммку... А люди, вместо того чтобы творить, просто убивают друг друга. И это становится таким обыденным, что просто растерянность чувствуешь, гибель чувствуешь...
Чью гибель, она не уточнила.
– Такова жизнь. Или ты – или тебя...
– Это – глупость, это – Энгельс... В жизни все не так должно быть...
– Ребята, давайте жить дружно... – голосом кота Леопольда произнес тогда Басаргин и добавил: – Тебе было бы легче, если бы застрелили меня?
– Что ты глупости говоришь... Я совсем не о том... Как ты можешь вообще так говорить...
– А я о том. Служба у меня такая, где иногда стреляют. Я к этой службе с детства шел, я этой службе учился и научился. И ничего другого не умею. Вот и служу...
– Убиваешь? – Она начала заводиться и стала специально утрировать понятия.
– Моя служба состоит не в том, чтобы убивать, а в том, чтобы защищать. И тебя в том числе. И сыновей наших. И соседей. Но если уж на то пошло, то и себя тоже. И здесь твой Энгельс подходит в самый раз.
– Энгельс не мой.
– Не в этом дело. Дело в том, что в данном конкретном случае он прав.
Сейчас убитый мужем человек лежит здесь же, в подъезде, перед Александрой. Она еще не осознала, наверное, этого, потому что испуг за мужа переборол остальные чувства. Никто ведь не побежал по лестнице на выстрел. Она побежала. А если бы Басаргин не успел? А если бы он не распознал, не прочувствовал