– Если ты думаешь, что я спрашиваю у тебя разрешения, очень ошибаешься.
– Какая хамка! – возмутилась рядом бывшая свекровь, всплеснула руками. Ей обязательно нужно было вставить свое веское слово. – Другая бы давно ушла, застав законную жену у палаты! Ты зачем за мужиком чужим бегаешь?
– И вас я тоже не спрашивала, Айша Аслановна, приберегите свои советы для любимой невестки…
Женщины продолжали сварливо ругаться, поливая меня оскорблениями, когда я обогнула их и внаглую пошла к Амиру, кто сейчас беседовал с отцом на повышенных тонах.
– Ладно, пусть зайдет, – вдруг милостиво разрешил свекор под возмущенные крики жены и невестки, – я делаю это только ради сына, – обратился ко мне, – Амир сказал, что он на твое имя реагирует.
Диляра ничего не могла противопоставить родителям Карима, которые будто вынужденно подчинились решению Амира.
Игнорируя фырканье за спиной, я подошла к реанимации. На входе, уже за закрытыми дверями, меня встречал врач в белом халате и шапочке, помог мне облачиться в тонкий одноразовый халат, подал маску, шапочку, бахилы. Подошедшая Диана получила уменьшенный комплект необходимой “одежки”. Мне казалось, мы одеваемся вечность. Время тянулось невероятно медленно, как стекающий по свече растопленный воск.
– Десять минут, не больше, – шепнул врач, – больному нужен покой.
Диана крепко вцепилась мне в руку и заковыляла рядом со мной к больничной койке, на которой лежал Карим. Если бы не куча трубок и пикающие аппараты, можно было бы решить, что Мансуров спит. Сердцебиение практически остановилось, а легкие перестали работать, когда я коснулась рукой края койки.
– Карим, пожалуйста, Карим, – стала звать я сразу же, держа в уме, что нам дали катастрофически мало времени.
– Па? – Диана вопросительно вскинула голову, пытаясь своим детским умом сообразить, что здесь такое происходит. Игрой не назовешь, папа почему-то спит и не разговаривает с ней, а мама плачет.
Слезы потекли сами, от волнения сдавливало грудь, здесь так отчетливо пахло безнадегой. Тупой безнадегой и обреченностью. Неужели всё так и закончится? Неужели он умрет? Из комы люди порой не выбираются годами. Или никогда. Вдруг передо мной только пустая оболочка? Может быть, там, под ней, никого уже и нет?
Слишком страшно, чтобы быть правдой. Я должна доказать, что это не так.
– Карим, борись ради нас, это не ты, – вцепилась я в его холодные пальцы, наклонилась прямо к лицу, шептала в ухо, – ты не беспомощный, ты сильный, решительный. Я полюбила тебя такого. И сейчас… И сейчас люблю, – это прошептала еле слышно, – но не слишком-то задавайся. Когда очнешься, а ты это сделаешь, Мансуров, тебе придется долго просить прощения. Не думай, что твоя кома – веская причина уклоняться от обязанностей отца. Может, там, где ты сейчас, хорошо, спокойно, там нет боли, а здесь тебя ждет много проблем, но ты всё равно возвращайся. Рано тебе уходить, Карим. Маленькая моя, папа спит, но