У незнакомца такой же медовый взгляд, как у Яра. Смотрим друг на друга, не отводя глаз. На задворках разума рождается желание.
– Союз нерушимый республик свободных… – голосит баба Шура гимн на советский манер.
– Ничего не помню, – шепчет незнакомец, – кроме твоих волос.
Глава 3
Ярослав
Сухопарая старушенция, явно сжимавшая древко комсомольского знамени ещё при Сталине, семенит к столу. Интересно, Сталина помню, а себя и свою мать нет.
– Давай за стол, сынок! Пора праздник налаживать, а ты тут развалился под ёлкой, – ворчит она по-стариковски.
Девушка мне хотя бы кажется знакомой. У неё красивые голубые глаза и личико светлое, как у ангела. Неужели я алкаш по жизни и мучаю кроху подобными залётами?
– Пардон, – икаю. – Часто я так… Валяюсь под ёлкой? – С интересом разглядываю жену.
– На моей памяти впервые, – улыбается она.
– А почему я голый? – заглядываю под плед. – И болит всё, точно меня били.
– Тебе надо выспаться! – девушка касается моего лица, и я вздрагиваю от боли. – К утру отёк немного спадёт. Сейчас таблетку принесу.
Да у меня жена и правда ангел! Я ещё не сказал, что у меня голова раскалывается, а она уже за таблеткой побежала. Провожаю взглядом шуструю кроху и силюсь вспомнить её имя. Потираю плечо – иголки царапаются. Взгляд мой падает на ёлочную игрушку. Вдох застревает в груди. Мы все не красавцы в отражении новогодних украшений, но я просто чудовище.
– Мать моя женщина! – хриплю, касаясь лица и вновь вздрагивая от боли.
– Чего так высокопарно? – старушенция отвлекается от ботоксных лиц на экране. – Можно просто мама Шура.
Сколько же мне лет, если я её сын? Некрасиво спрашивать у женщины возраст, но я с бодуна похоже нашёл ещё более непростительный вариант:
– Мама… Шура… А ты меня во сколько понесла?
– Ты что, правда ничего не помнишь? – качает она головой.
– Этот момент точно нет, – оправдываюсь и вновь залипаю на своё отражение в ёлочной игрушке. Буро-малиновое месиво с огромным носом и заплывшими глазками. – А что с моим лицом?
Входит девушка, садится возле меня на пушистый ковёр и протягивает стакан и таблетку.
– Выпей, пожалуйста.
Таблетка с трудом проваливается в иссохшее горло. Опустошаю стакан и утираю рукой рот.
– Трындец!
– Да?
– Э… Я просто так сказал. Тебя как зовут-то?
– Кира…
Раздаётся плач младенца, и Кира срывается с места. У нас ещё и дети есть. Обессиленно падаю на подушку. Потолок плывёт перед глазами, пение Баскова смешивается с плачем моего ребёнка. Очередное неприятное открытие. Баскова помню, а малыша своего – нет.
– Кира, – кричит маманя. – Неси сюда Булочку. Это ведь её первый Новый год.
Стыдно-то как. Нажрался, что семьи своей не помню. Входит Кира, качая малыша в розовой пижаме. Флисовые заячьи уши свисают с руки Киры.
– Сколько нашей дочери? – спрашиваю слабым голосом.
Кира замирает, с удивлением