Каким без башенным и диким!
Какими грубыми могут быть руки, если он злится или торопится. Какими, в противовес, могут быть губы, словно смягчая, не давая отказаться от неизбежно задранного свадебного платья, порванных чулок.
Выгибаюсь дугой в тот миг, когда его пальцы жмут на ластовицу кружевных трусиков, словно убеждаясь, что под ними влажно.
Я вздрагиваю всем телом, стону ему в губы, когда он рвет кружево, открывая для себя дверь, в которую входил лишь он. Сегодня ночью я пущу туда другого, но сейчас я даже пошевелиться не могу, ощущая это тугое вторжение, липкую влагу и гортанный стон. Мы проваливаемся в эту пропасть вместе, не смея разлепить губ, мы просто теряемся друг в друге, в шумных вздохах, в пошлых стонах и совершенно аморальных звуках, что издают тела.
Мы порочные, мы грязные.
Мы измарались в том подвале и так и не смогли отмыться. За пять лет не смогли. Для всех я Ася. Добрая, заботливая, честная, добродетельная, но лишь он знает меня вот такой. Развратной, страстной, похотливой, желающей обнять его, вжать в себя грубое тело, достичь этой дичайшей эйфории, от которой тело просто крутит сладкой болью. Агонией. Сводит судорогой.
Я кричу, а он все еще во мне, двигается отчаянно быстро, словно вот-вот закончится воздух. Но догоняет меня в ту же минуту, просто вбивает этот кол в мою добродетельность, стреляя семенем в центр лона.
– Ах, ты, чертов ублюдок! – голос отца сиреной врывается в сознание.
Я моргаю, словно ослепленная светом. Перед глазами лицо Демьяна, а я не понимаю. Мы что… Мне это не приснилось?
Отец наклоняется над нами, берет Демьяна за кожаную куртку и стаскивает с меня. Стыд накрывает волной, топит, убивает. В дверях собрались люди, а я спешно прикрываю свой позор красивым платьем. Словно это можно, вообще, прикрыть. Словно Андрей перестанет так смотреть.
– Андрей, я… – собственный голос дрожит.
Звук сломанной мебели отвлекает. Отец просто откидывает Демьяна на туалетный столик, и тот разлетается вдребезги под звуки разъяренного голоса:
– Лежи здесь, сегодня я действительно тебя убью!
Это был бы выход, да. Просто убить, и я бы забыла.
– Андрей… – пытаюсь подняться, но ноги не держат. Он столько меня ждал, дружил, ухаживал. Признавался в любви, а я… – Ты… Прости.
– Ну, ты и шлюха, Чебрец.
– Рот с мылом помой, Ремезов, прежде чем так говорить, – рявкает Демьян, дрожащими руками застегивая ширинку. Андрей на него даже не смотрит, просто убивает меня взглядом.
Я прячу лицо в руки, не убираю их, даже когда начинается возня и драка. Меня обхватывают чьи-то руки, поднимают, а я даже не сопротивляюсь. Иду куда-то, слушаю шумное дыхание матери. Слышу звук заряжаемого ружья.
– Он убьет его, мам.
Отбегаю от мамы, догоняю отца. Буквально прыгаю на его руку. Он отпихивает меня, но я не позволяю.
– Пап, убийство – грех! Ты потеряешь все, к чему так