– Ее купили, да? – боязливо закусываю губу.
Пытаюсь распознать свои ощущения. Сомневаться, что полотно с поцелуем и правда приобретут, было бы глупо. У Ингрид глаз на такие вещи наметан.
Но я… Я будто видеть эту картину не хотела. И в то же время, не хотела ее отдавать.
Неправильно это… Будто вручить постороннему человеку частичку себя…
Ингрид достает телефон из сверкающей сумочки, и набирает на калькуляторе семизначную сумму.
Изумленно округляю глаза, а девушка лишь покачивает темными волосами, преисполненная чувством собственной важности. Гасит экран мобильника.
– Кто молодец? – играет бровями, – я молодец. Я и сама не думала, что так быстро заберут. Все-таки ценник заломила неслабый. Но-о… – заманчиво улыбается, – кажется, твои фанаты далеко не бедные люди, – с еврейским акцентом провозглашает.
Напряженно смеюсь.
В душе копошится что-то неясное. Что-то, что я сама еще не могу разобрать.
– Ладно, – с горящим взглядом, Ингрид выхватывает в толпе очередного известного критика, – развлекайся, – бросает мне, и скрывается среди гостей галереи.
Я тихо пробираюсь к картине.
Встаю напротив нее. Скольжу грустным взглядом по табличке «Продано» внизу полотна.
Сильнее сжимаю в пальцах ножку бокала.
Покупатель будет любоваться на эту картину, гадая кто эти мужчина и женщина. А может, мечтая хоть раз испытать те же жгущие чувства. Или придаваться воспоминаниям о своей безвозвратной любви…
Но я ее уже никогда не увижу.
Медленно прикрываю глаза, в миллионный раз транслируя в сознание мантру: «Пора отпустить. Он не любит тебя. А ты не любишь его. Эта была просто похоть. Запретная страсть. Маленький грязный секрет».
Но, почему-то от «просто похоти» так сильно ноет порой слева под ребрами.
И думаю я об этом секрете слишком уж часто. На запястье красный след от ударов резинкой вообще не проходит…
И в это платье влюбилась лишь из-за цвета, который так напоминает…
Щелк! Распахиваю глаза.
Привычка бить себя по запястью, наработанная длинными месяцами, как панацея спасает.
Я трясу головой, будто сбрасывая оцепенение. Цепляю на губы вежливую улыбку. Посылаю картине прощальный взгляд напоследок, и уже собираюсь вернуться к гостям, когда слышу за спиной короткое, но такое ласкающее:
– Софи…
Раз. И мир, наполненный живыми людьми начал меркнуть. Снова сузился до одного человека.
Я оборачиваюсь.
Вуаль вернулась.
А под ней – только Он…
Губы раскрываются сами собой, судорожно втягивая глотки кислорода. Ноги слабеют. Перед глазами дрожит наполненная людьми галерея.
И Он.
Данис.
Данис Асадов.
Миллиардер, разбивший мне сердце, и лучший друг папы…
Мужчина, которому я подарила невинность.
Человек,