Я сама до сих пор не верила до конца. У меня в голове не укладывалось, что это один и тот же человек. И лишь сегодня я окончательно в этом убедилась, когда он смотрел на меня с тем же тоскливым отчаянием, как и в то утро, когда покинул меня навсегда.
Раздались короткие удары в дверь и затем несколько сильных. Мира кинулась открывать. Савелий принес с собой запах крови и мороза. Стряхнул снег с черных волос и с воротника куртки. Поставил на пол мешок и подвинул его к нам носком сапога.
– Переодевайтесь. Вся деревня на ушах, таборные рыщут по лесу. Вас ищут в каждом углу и подворотне. Здесь мужская одежда. Иначе мне вас не провести по деревне. Останавливают и досматривают каждую особу женского пола от десятилетней девочки до старухи.
Я бросила взгляд на Миру и снова посмотрела на Савелия.
– Выйди. Мы переоденемся.
– Склад заброшен, и мне нельзя привлекать лишнего внимания, стоя у ворот.
А потом усмехнулся, увидев мое замешательство.
– Я отвернусь. Но вы мне интересны не более, чем прошлогодний снег. Меня кастрировали ещё в десятилетнем возрасте.
– О, боже, – сорвалось с губ непроизвольно.
– Вашу жалость оставьте при себе. Мне она не нужна. Такое решение принял мой отец в свое время. Потому что мать понесла от другого мужчины. Он узнал об этом и отрезал мне пенис. Но я никогда об этом не сожалел. Член мешает думать, а полные яйца быть трезвым. Я рад тому, что мой мозг всегда хорошо работает и ничто его не туманит, ни одна юбка.
Отвернулся, а я судорожно вздохнула, услышав его жуткие откровения. Какой ужас. Кто это мог с ним сделать? Совсем с ребенком? Мальчик – продолжатель рода, а лишение мужского достоинства равносильно убожеству. Зачем отомстил ребенку, мог наказать мать, любовника, но при чем здесь невинное дитя? Мне никогда не понять такой жестокости.
– Переодевайтесь. Времени слишком мало.
Мы лихорадочно сбрасывали одежду, дрожа от холода и стуча зубами. Мира помогла мне завязать поясом спадающие штаны, надеть теплые вязаные вручную носки и натянуть сверху огромные сапоги. Сложнее было с рубахой и жилетом. Я тонула в них. Мы обмотались веревками, чтобы хоть как-то удержать их на себе. Шерсть скатывалась с плеч, жилет распахивался на груди. Рукава пришлось закатить, а низ рубахи доставал мне до колен.
– Прячьте получше ваши волосы, Ольга. Пригладьте их жиром. В мешке есть сверток с банкой топленного сала.
– Совсем ополоумел? Как я его потом с её волос смывать буду? Там, куда ты нас ведешь, будет такая возможность?
– Одна прядь выбьется, и мы пропали. Эта ошибка будет стоить жизни нам всем.
– Мажь, Мира. Да пожирнее. – зажмурилась от едкого тошнотворного запаха сала, – надо будет – вообще обрежем.
– Твои волосы слишком бесценны, чтобы их обрезать. Не смей даже думать об этом.
– Быстрее. Скоро начнут шерстить и здесь, и мы не сможем пройти. Людям выдали якобы убийцу мальчика. Ману сделал это ради вас. Народ повалит со всех сторон. Все жаждут