– До свидания.
Неподалеку стояло такси, ожидая меня, и я к нему направилась, однако, когда уже дверь распахнула, чтобы забраться внутрь – обернулась. Бабушка так и стояла на одном месте, пытаясь местами поменять авоську и тросточку, перехватить поудобнее. Да не смогла – сумка из непослушных рук выпала, и по асфальту сиротливо картошина покатилась.
У меня аж сердце зашлось от этой картины, поэтому, не раздумывая, обратно ринулась. Подхватила сумку, поймала укатившийся клубнеплод, и к старушке руку протянула:
– Пойдемте, я вас довезу.
– Да что ты!.. – она попыталась отказаться. – Не надо. Я сама как-нибудь, потихонечку.
– Идемте! – я потянула ее к машине мягко, но настойчиво.
– Мне неудобно, – бабушка пыталась отказаться.
– Все нормально! Поедемте!
– Девочка, да у тебя же дел своих наверняка полно, а ты со старухой возишься.
– Подождут дела, – помогла ей сесть на заднее сиденье, а сама рядом с водителем устроилась.
– Куда? – обернулась к ней, заметив, как она украдкой слезы стирает.
– Тут… тут недалеко, – заикаясь, произнесла бабулечка, – через две улицы. На углу Смирнова и Пролетарской. Дом восемь.
– Поехали, – кивнула водителю, и он молча завел машину.
Спустя пять минут такси остановилось у подъезда кирпичной советской пятиэтажки. Я помогла женщине выбраться из салона автомобиля и поинтересовалась:
– На каком этаже живете?
– На четвертом.
Лифта в таком доме, естественно, нет, и я живописно представила, как она будет сейчас подниматься, охая, спотыкаясь и останавливаясь на каждой ступени. Как у нее снова просыплется несчастная картошка, и ей придется за ней наклоняться.
Неужели я уеду? Конечно, нет. Расплатившись с водителем, отпустила машину и произнесла бодро:
– Пойдемте!
– Да что же это… да как же это… – причитала старушка, пока я помогала ей подниматься по обшарпанной лестнице, не знавшей ремонта, наверное, со времен перестройки.
Всю дорогу бабушка извинялась, сетовала на свою нерасторопность, пыталась уверить меня, что сама справится. Я лишь улыбалась, кивала и дальше поднималась вместе с ней. Не могла иначе! Разве можно отпустить ее одну, зная, что у нее каждый шаг – война с самой собой. Спустя вечность мы оказались перед замызганной дверью, затянутой коричневым, местами потрескавшимся дерматином с покосившимся номером «34».
– Как зовут-то тебя, девочка? – ласково произнесла она, изо всех сил пытаясь скрыть от меня отдышку.
– Таня.
– Танюша, – в руку мою вцепилась, – а я Мария Семеновна. Можешь меня просто бабой Машей звать.
– Вот и познакомились, – рассмеялась.
– Какой смех у тебя красивый, – она тоже улыбнулась, и вокруг глаз лучики морщинок заиграли, – искренний.
– Спасибо. Ну, я пойду, баба Маша.
– Как