Майор сказал одному капитану: «Владимир, допроси фрица. Не тащится же нам с ним через линию фронта». Капитан Коновалов, среднего роста, когда-то сильный, тренированный человек, сейчас от усталости еле стоял на ногах. Он вытащил блокнот с карандашом и, медленно растягивая слова, стал задавать вопросы. Фашист молчал. Поёживаясь от сырости, я подошёл к нему и выдавил из себя с презрением:
– Гут, манн, гут. А потом рявкнул: – Хальт!
Визгливый крик оборвал что-то у немца, и он часто-часто заморгал своими длинными ресницами. А я играл сейчас с ним, как кошка с мышкой, чувствуя над ним свою силу и власть. Мне, пацану, хотелось видеть в его глазах животный страх, это было необходимо мне и другим. Если у врага страх, значит он боится нас, значит мы сильны. Нас было сотни четыре, не меньше, измученных боями и переходами, шатающихся от усталости.
И немец не выдержал, заговорил, поглядывая на меня и на свой нож. А мне казалось, что в этом монотонном потоке слов – вой надвигающегося боя, команды отца, крики матери и сестрёнки. Моя родная застава, где я знал каждый кустик и кочку, была в огне, обтянутая смертельным обручем, и среди всего прочего, вот этот фашист с ножом. «Ваня, на, подкрепись фрицевским кормом», – сказал дядя Костя, поднеся мне ко рту кусочек галеты. Я откусил, но горло перехватила спазма.
– Не хочу, – сказал я.
«Ешь! – крикнул майор. – Ноги протянешь».
Пересиливая себя, проглотил. И сразу захотелось спать, но я крепился изо всех сил.
Капитан закончил допрос. Показал майору данные. И тут брызнул дождь, а грома не было. Все спрятались под сосны. Майор подошёл ко мне.
«Ваня, ты уверен, что это именно тот фашист»? – спросил он.
– Да, дядя Костя, это точно он, – ответил я.
Он потянулся ко мне за этим ножом, взял его в руки и долго-долго рассматривал.
«Ерёмин, – крикнул майор солдату, – подойди ко мне».
Он быстро подбежал.
– Прикончи его вот его же ножом. Палача в живых не оставляют. Князь Невский сказал: «Кто с мечом пожалует к нам в гости, от меча и погибнет».
– Я сам прикончу его, – сказал я Денисову, – он меня сделал сиротой. У меня хватит сил свести с ним свои счёты.
Я выполнил сыновний долг перед родителями и сестрой, хотя и был ещё ребёнком, но я рано созрел. Наш враг лежит в топком болоте. А я, прямо сказать, от ярости дрожал. Потом, уткнувшись с сырую землю лицом, долго рыдал.
Со смертью этого фашиста с меня спал тяжкий груз, который придавил детские плечи. После меня подняли и поставили на ноги.
«Ваня, с боевым крещением тебя. Вот возьми себе этот нож, пригодится», – сказал майор и погладил меня по голове.
Я потёрся щекой о его руку.
«Ну, ну, солдат,