– Нет уж, – сычит Маринка. – Я с Эдиком танцую.
Веду взглядом на застывшего рядом балеруна.
– Эдик, – давлю в меру жестко. Почти на чиле, блядь. Хотя за грудиной резко вскипает. – Свободен.
«Прилизанный» краснеет. Марина негодует.
– Пошел ты… – шипит приглушенно, но явно разъяренно.
– Куда? – интересуюсь лениво.
Охота тупо закинуть ее на плечо и утащить, но я стараюсь помнить, где мы находимся.
– Серьезно, Дань, не порть мне праздник, – высекает Чарушина, в очередной раз давая понять, как я ее кошмарю.
Абзац, конечно. Потому как на моей памяти она единственная, кто от меня не то что не в восторге… Она меня презирает. И не стесняется этого демонстрировать.
– Ничего я тебе не испорчу, – толкаю уже сердито. Стопорю себя изо всех сил и все равно выдвигаю ультиматум: – При условии, что ты пойдешь со мной танцевать.
Марину, естественно, подобное бесит. Едва из платья не выпрыгивает, отделяясь, наконец, от приклеившегося к ней упыря.
– Зачем тебе?!
Прожигаем друг друга взглядами с такой интенсивностью, что кажется, все вокруг на хрен спалим.
Чувствую себя будто перед дракой. Мозг на холостых пашет. Зато сердце намахивает усердно. Кровь бурлит по венам. Топит адреналин, а с ним еще чертова туча упоротых гормонов.
«Первая цель: оргазм…»
Не должен этого использовать.
Не должен, но использую:
– Обсудим наш секрет.
[1] Здесь: Валерьянка (местный сленг) – вечеринка.
2
Так только он умеет. Только он.
© Марина Чарушина
Едва Шатохин подходит, по моему напряженному телу сумасшедшая дрожь летит. А уж когда он обжигает ладонями голую спину и решительно притягивает к себе, меня и вовсе будто разрядами тока пронизывает.
Эдик где-то теряется. Весь окружающий мир исчезает.
Я глохну, задыхаюсь, раскаляюсь, плавлюсь… Но в реальности этого, конечно же, никогда не выдам.
– Фу-у… – выдыхаю, с трудом улавливая за безумным стуком пульса сдавленный звук своего голоса. – Не прижимайся так близко, фу…
– В смысле «фу»? – ощетинивается Даня.
Смотрю в его взбешенное лицо и смеюсь, разрывая напряжение.
– Кобра, – все, что выдает на это Шатохин.
– Ты забыл отодвинуться, – напоминаю ему, не прекращая улыбаться.
– Я не забыл, – наконец, и его губы растягивает привычная ухмылка. Мое сердце тотчас пропускает удары. Боже, как хорошо, что Шатохин этого никогда не узнает. – Я не собираюсь отодвигаться. С Додиком танцуешь, и со мной потерпишь.
– Его Эдик зовут, а не Додик.
– Похрен, – выталкивает с таким видом, что становится сразу понятно: на весь мир ему положить.
Ничего нового, расстраиваться смысла нет.
– У тебя такие заросли вместо бровей, – оценивая, прицокиваю языком.
Торчат не только его брови. На голове тоже взрыв, словно какая-то блядь совсем недавно