Хафизулла дёрнулся, словно пытаясь скрыться, но к нему уже подскочили солдаты, прятавшиеся всё это время за дверью, и скрутили руки. В гостиной поднялся шум. Офицеры смеялись, хлопали друг друга по плечам и громко поздравляли сэра Чарльза, который довольно улыбался. Капитан подошёл к арестованному.
Хафизулла даже не посмотрел на него, он не спускал глаз с сэра Чарльза и что-то повторял и повторял едва слышное одними губами на чужом языке.
– Что он говорит? – спросил капитан у полковника Таусенда, когда тот тоже подошёл к арестованному.
– Насколько я понимаю… Он говорит… Шторм надвигается, – недоумённо ответил полковник. – Кажется, он говорит что-то о шторме. И какие-то цифры.
– А о моём револьвере он ничего не говорит? – спросил капитан.
– Мне кажется, только о шторме, – покачал головой полковник и переспросил удивлённо. – Что? Барометр падает?..
– Не думаю, погода сегодня великолепная, – пробормотал капитан, и его умное немолодое лицо помрачнело.
Он подошёл к сэру Чарльзу, всё ещё стоящему в окружении офицеров гарнизона, и произнёс тихо:
– Хафизулла ничего не говорит о моём револьвере…
– Ничего, ещё скажет, – ответил тот, и его благодушная улыбка сменилась зловещей ухмылкой. – Я, как агент генерал-губернатора, обладающий всей полнотой административной и судебной власти в Карачи, могу делать с мерзавцем всё, что захочу…
Скоро арестованного увели, а джентльмены посидели ещё немного – играть уже не хотелось, и они курили и перебрасывались удовлетворёнными, ничего не значащими фразами. Потом все решили, что пора расходиться по домам. Капитан Темплтон тоже поднялся и вышел вместе со всеми в холл.
– Вы хотите нас проводить, капитан? – спросил у него сэр Чарльз.
Капитан одел фуражку и ответил, объясняя:
– Хочу вернуться на свой пароход… Что-то мне не по себе с этим штормом… До завтра, джентльмены…
Капитан Темплтон первым вышел на воздух и ахнул, застыв в оторопи… Ночь стояла тихая, влажная, пахнущая морской солью и незнакомыми цветами, и едва слышные в гостиной лягушки здесь словно сошли с ума, ритмично издавая где-то вдали вздохи и стоны томления и любовного ожидания, а среди яркой россыпи немыслимых, непостижимых звёзд, прямо над портом, висел острый узкий серп светлого месяца, такого пронзительного в своём молодом неведении…
Капитан оглянулся на дверь и решительно пошёл прочь по скрипучей дорожке, и уже за спиной он услышал, как судья Гарстин пьяным высоким голосом спросил:
– Так что вам писали в той депеше из Кабула, полковник?..
****
Капитан лежал, раскинув руки, на спине в высокой густой траве и смотрел в ночное небо на звёзды. Кругом стояла гробовая, мучительная тишина, и сам воздух вокруг был наполнен этой тишиной, насыщен безмолвием и, словно, пропитан смертью, потому что он знал, он чувствовал, что из этого